улыбаясь и пряча глаза, – смею обратиться к вам с просьбой, если позволите. У миссис Уильямс есть молодой кузен, который страсть как хочет плавать. Впоследствии он намерен стать казначеем. Мальчик он сообразительный, и у него превосходный, четкий почерк. Он работает у нас в конторе с Рождества, и я убедился, что он хорошо считает. Поэтому, сударь, если у вас нет никого на примете на должность писаря, то вы бесконечно меня обяжете… – Улыбка на устах агента то появлялась, то гасла: он не привык кого-то упрашивать, тем более морских офицеров, и чувствовал себя крайне неловко, боясь отказа.
– Признаться, – поразмыслив, произнес Джек, – на примете у меня никого нет. Разумеется, вы за него отвечаете? Тогда я вот что вам скажу, мистер Уильямс. Если вы найдете мне толкового моряка, то я возьму вашего мальчика.
– Вы это серьезно, сэр?
– Да… пожалуй, что да. Ну конечно да!
– Тогда по рукам, – отозвался агент, протягивая ладонь. – Вы не пожалеете, сэр, даю слово.
– Я в этом уверен, мистер Уильямс. Хотелось бы взглянуть на него.
Дэвид Ричардс оказался обыкновенным, бесцветным юношей. Бесцветным в буквальном смысле, не считая нескольких лиловых прыщей на лице. Но было что-то трогательное в его сдерживаемом волнении и отчаянном желании угодить. Ласково посмотрев на него, Джек Обри проговорил:
– По словам мистера Уильямса, у вас хороший и четкий почерк, сэр. Вы не смогли бы написать для меня записку? Она предназначена штурману «Софи». Как его звать, мистер Уильямс?
– Маршалл, сэр. Уильям Маршалл. Я слышал, что он превосходный штурман.
– Тем лучше, – отозвался Джек, вспомнив собственные сражения с хитроумными штурманскими таблицами и странные результаты, которые он при этом получал. – Итак, «мистеру Уильяму Маршаллу, штурману шлюпа Его Величества „Софи“. Капитан Обри шлет наилучшие пожелания мистеру Маршаллу и желает подняться на борт судна около часа пополудни». Ну вот, это будет надлежащим предупреждением. Очень красиво написано. Вы позаботитесь, чтобы записка попала к нему?
– Я сам отнесу ее сию же минуту, сэр, – воскликнул юноша, покрываясь от счастья багровыми пятнами.
«О господи, – произнес про себя Джек, направляясь к госпиталю и разглядывая открытую, голую береговую местность. – Господи, какое это удовольствие – хоть иногда изображать из себя вершителя судеб».
– Мистер Болдик? – произнес он. – Меня зовут Обри. Поскольку мы с вами вместе плавали, я зашел, чтобы справиться о вашем здоровье. Надеюсь, вы идете на поправку, сэр?
– Очень любезно с вашей стороны, сэр, – воскликнул лейтенант, лет пятидесяти, с багровым лицом, заросшим серебристой щетиной, хотя его волосы не были тронуты сединой. – Более чем любезно. Спасибо, спасибо, капитан. Чувствую себя гораздо лучше, рад заявить, особенно после того, как вырвался из когтей этого проклятого коновала. Вы поверите, сэр? Тридцать семь лет на службе, и двадцать девять из них на флоте, а меня поят водичкой и держат на диете. Говорят, будто порошки