меня! Добавь…
– Медовухи больше не дам! Самому уже не хватает… – отрезал Владимир, остановившись перед лестницей. – В горнице у ключницы найдёшь бочонок с хлебным вином нового способа. Возьмёшь его. От сердца отрываю!
Тут надо кое-чего объяснить. Именно благодаря домовым, их невероятно прочной памяти мы сохранили в точности свои предания, былины и сказки. Их уважению к фактам, событиям и календарям учиться и учиться и монастырским летописцам, и нынешним учёным.
С бунтом покончили быстро. Опыт был немалый у князя, и нрава он был решительного. Кудахтали бабы и девки, визжали дети, плакали старые, и шумела, кукарекала, визжала и лаяла на всякие лады живность. А вот мужские особи довольно кряхтели, натягивая портки на свои поротые задницы, каялись в ещё больших преступлениях против князя Киевского. Им добавляли ещё и ещё, пока князю не надоели эти странные преступники, вымаливавшие для себя всё больше и больше плетей для наказания.
– Они че? Че эт? Развлекаться вздумали?! Ну уж нет – у меня делов выше теремов! – разозлился Владимир и, пришпорив коня, рванул узду в сторону Чернигова – дань собирать с непокорных горожан. Хохлов по их искреннему желанию как следует много-много ещё раз выпороли, выселили из Киева, да и расселили их всех по окраине государства, подальше от приличных смердов. Курятники в Заградье отдали цыганам. Хохлы с отбитыми задницами могли утешатся только салом и вспоминать на все лады негостеприимный град Киев – столицу проклятых русичей.
«В лето 7090. Поставиша город Земляной в Новгороде. Того же лета изыдоша коркодили лютые звери из реки и путь затвориша, людей много поядоша, и ужасошася людие и молиша Бога по всей земле; и паки спряташася, а иных избиша…»
Новгородская вторая летопись (запись 1581 года).
В отсутствие князя Киев погрузился в забытье, расцвел, похорошел бы, как девица на выданье, но нет, он же ведь столица! Потому, в отличие от городищ прочих, тут же пошли интриги. А тут ещё слух прошел о пропаже гостя (купца) из далёкой Персии. Поиски привели к дракам, так как искать пропавшего гостя стали не только у девок бесстыжих и вдов, но и у семейных, строгих нравом замужних киевлянок. Ой, сколько тайн открылось миру, сколько морд было побито из-за измен, а гостя так и не нашли. Потому постановили на вече по обычаю древней старины и по нужде нынешней дождаться князя и уж на княжеском суде решить, что делать с пропажей и найденными доказательствами семейных измен.
Вернувшись из Чернигова, Владимир стащил с себя пропахшую потом кольчугу и знаком подозвал к себе Добрыню:
– Добрыня, вот че мне в голову вскочило… А как бы нам сроднить наших смердов с этими хохлами?
– Княже, ты о чем то это? – встрепенулся Добрыня, прихлебнув немного медовухи из походной фляжки с деревянной пробкой.
– Добрыня, ты видел, как смерды Чернигова себя вели? Видел? Так и норовили тиуна ножиком пырнуть, дружинника заманить да и оскопить! – махнул рукой Владимир.
– Ну, видеть видел, и што из того? – пожал плечами Добрыня.
– Дурень, государственной выгоды