всеми неприятностями дороги, сдернули рогожу и общими усилиями истукан подняли. Затем с боков его подперли заранее заготовленными кольями. Собравшихся перед ним людей настигло то, что принято называть изумлением. Прежде корявое изваяние с лёгкой руки собирателей щепы вдруг обрело черты – черты божества ли? Вначале засмеялись мальчишки, потом охнули бабы и засмущались девки, загоготали мужики и кто-то сконфуженно улыбнулся на небесах. Вырубленные из огромной дубовой колоды по велению воеводы первоначальные штрихи Перуна под топорами тоскующих по теплу и горячей пище людей превратились в отшлифованные против их воли подозрительно земные черты Перуна. И стал он вдруг похожим на какого-то обычного человека. Все стали оглядываться и приглядываться к друг другу…
– Так это ж наш дед Пихто! – задыхаясь от смеха, признал топорное творение обозничий. – Скотопас хренов. Заместо Перуна явился…
– А кто ж яво разберёт… – закряхтел, закашлял от неожиданности дед Храбр, давний и лютый враг общественного скотопаса, с которым как-то не поделил место на свадьбе своей внучки.
(Автор сам не встречал, не видел деда Пихто, но раз люди говорят и вспоминают его до сих пор…)
Идол возвышался над всеми величественно, в вечной задумчивости дикаря над смыслом бытия. Он был необычен для взора славян: не одноглавый и четырёхликий (по сторонам света), а просто очеловеченный из-за нехватки щепы для костров умелыми руками обозников. И между ног его, усиливая непонятность для простых людей, торчала невероятно огромная то ли коряга, то ли сук, оставшийся после топоров добытчиков щепы во вздыбленном виде. Позорище все как-то дружно обратили в смех и с шутками-прибаутками, не ведая, как с этим быть, обсудили и решили так: чему быть – того не миновать. Да и времени пожалели на исправление. Впереди так призывно уже темнели высокие деревянные стены стольного града и пестрели на солнце нелепые крыши городских хором. Правда, было их ещё немного, но детинец уже возвышался над всей округой громадой своих башен и самыми большими крышами княжеских теремов.
– Ну, люди, тащите ширинку, да побольше и посвежей, да приладьте ему на причинное место! – повелел Саврас после всеобщего реготанья, призадумавшийся о своей грядущей участи. Так и сделали – обвязали чресла истукана ширинкой и заколотили её на нём отточенными деревянными колышками. Вот как то так. Славянам пришлось долго ещё маяться, придумывая новое слово для обозначения ткани, которой утираться да вытираться приходилось. Нашли. Обозвали такую нужную в быту ткань полотенцем. Но прижилось это новое название ткани только у восточных славян. А ширинкой после того случая стали называть (понятное дело) прореху на штанах, где у мужиков срам и находится. Путаница какая-то… У западных славян так и осталась ширинка ширинкой… А по-нашему полотенце – это одно, а ширинка – это другое.
На бескрайней, шумной, бестолковой базарной площади предградья в очередной раз собрались горожане и гости с товаром. Но до предградья ещё нужно было миновать широкое