особенности политических обязательств.
Поездка в Лондон обещает быть трудной, так как другие страны, принимающие участие в конференции, в основном придерживаются того мнения, что Франция должна пойти на всевозможные односторонние уступки Германии.
На следующее утро на пути в Лондон Бриан сидит на палубе парохода в глубоко надвинутой на глаза шляпе, закутанный в крылатку, которая делает его спину округлой.
Морской воздух его немного оживляет.
– Эмиль, вы приготовите мне чистый воротничок к прибытию на вокзал Виктория?
– Мягкий, господин министр?
– Нет, полужесткий, как сама обстановка!
В самом деле, переговоры Лаваль – Брюнинг – Макдональд представляются ему поистине трудными. И он печален.
Чтобы ободрить его, Бертело, который всегда говорит смешные вещи с самым серьезным видом, обращается к нему:
– Один философ говорил мне, что самое трудное в путешествии – это отправиться в путь.
Бриан с горечью откликается:
– Ну а мне один философ говорил, что самое трудное в путешествии – это благополучное прибытие. <…>
На пароходе Лаваль, который едет в Англию первый раз в своей жизни, не отходит от канцлера Брюнинга. В тот же вечер Лаваль приглашает журналистов в отель «Карлтон». Он говорит только о канцлере и о «точках соприкосновения» между Францией и Германией. «Я почувствовал сегодня, насколько Франция и Германия дополняют друг друга», – заявляет он с пафосом. И ни слова об Англии.
Англичане не заблуждаются относительно глубоких и совершенно новых тенденций, которых придерживается глава французского правительства. Лондонская печать изображает его в неприглядном виде: «Это человек, не умеющий следить за собой, не обладающий хорошими манерами и крайне невежественный». Накануне Лаваль, принимая журналистов, спросил внезапно: «У меня два часа свободного времени, я никогда не был в Лондоне, что я могу сделать за это время?» – «Пойдите посмотрите Тауэр», – ответил один из них. И Пьер Лаваль задал вопрос: «Какую башню?».[19]
В течение двух летних месяцев продолжает усиливаться финансовая катастрофа в Германии, чему тайно способствуют правящие круги. Фраза «Я выиграю битву за отмену репараций» стала лозунгом канцлера Брюнинга. Вот почему в Лиге Наций царит уныние, когда в сентябре 1931 года, в последний раз в своей жизни, там появляется Бриан.
Теперь только благодаря сверхчеловеческим усилиям всегда озабоченный развитием европейской федерации Бриан, почти не покидающий свою маленькую комнатку в «Отель де Берг», дает консультации и советы главам делегаций.
Однако кажется, что Лига Наций живет только потому, что он ее вдохновляет.
Один американский наблюдатель замечает:
– Когда Бриан закрывает глаза, Лига Наций спит. Когда он их вновь открывает, она живет. Но увы, он их закрывает все чаще и чаще. У нас больше нет доверия к вашему континенту.
Дело