Ирина Арсентьева

Покуда вертится Земля. Сборник современной поэзии и прозы


Скачать книгу

с тарелку…

      Ты учишься держать удар, —

      А время кружит стрелки

      На тех часах, что вам двоим

      Когда-то звонко пели…

      Он другом был, а стал – другим.

      Держи удар, земеля!

      Жизнь прожить – не поле перейти…

      Жизнь прожить – не поле перейти, —

      Говорят о человечьей доле.

      Только нам попалось на пути

      Сотен жизней стоящее поле.

      Что такого в нём – на первый взгляд? —

      Васильки синеют спозаранку…

      Но у дальней кромки встали в ряд

      Чёрной стаей – вражеские танки…

      А над полем бреет «Мессершмитт»

      Наше небо в васильковой сини…

      Выйдет солнце летнее в зенит —

      И над полем в трауре застынет…

      Враг попёр на нас в начале дня,

      Предвкушая, что лишит нас воли.

      У него – снаряды и броня,

      А за нас – вот это – НАШЕ! – поле.

      До полудня стихнет краткий бой,

      Сотни жизней взяв огнём и сталью…

      Что же, поле, сделалось с тобой?

      Ты от нашей крови алым стало.

      И чернеют мёртвые кресты

      На железных танковых могилах.

      «Мессершмитт», сорвавшись с высоты,

      Догорает коршуном бескрылым.

      Мы на этом поле полегли,

      Васильки его окрасив красным,

      Но враги его не перешли.

      Значит, наши жертвы не напрасны.

      …Снова солнце смотрит с высоты

      На поля, что раны излечили…

      Жизнь прожить – не поле перейти! —

      Назубок фашисты заучили.

      Татьяна Горецкая

      С последним ударом часов

      Весна. Потянулась к солнцу травушка, повеселели деревья, и вся земля стала зелёной. Часы на стене пробили двенадцать. С последним ударом часов дрогнула рука у Прасковьи с зажатой в ней карточкой любимого мужа. Лицо радостное и удивлённое. Усы чёрные, мужественный взгляд, а из-под козырька фуражки выглядывал густой волнистый чуб. Из-под связки старых писем виднелась потрепанная бумажка, где сообщалось о смерти доблестного бойца Леонида Семёнова…

      Прасковья сторонилась соседей, часами сидела одна, сжимала старые сморщенные руки, обводила глазами пустые углы и грустила по мужу, убитому на войне. Память с болезненной точностью рисовала счастливые картины прошлого. От усталости за годы одиночества шептала со слезами на глазах:

      – Милый мой… Милый мой…

      Ветви вербы застенчиво постучали в окно, и раздался нежный тихий голос:

      – Заждалась, родимая? Ждёт нас дорога дальняя, но ты не переживай, всё обустроил как полагается…

      Прасковья бросилась к мужу:

      – Чего так поздно? Думала, что забыл совсем. Щи свежие, отведай…

      Муж снял фуражку, оправил усы, тряхнул чубом:

      – Пора, Прасковьюшка. Дел много неотложных, важных.

      – Пора,