серая девятка, и наша Тойота плавно ушла влево, едва не врезавшись в чёрную Мазду. Кажется, шестую.
– Не куксись. Я не хотела тебя обидеть. Ну ты же знаешь, что я тебя люблю. Ты мой самый лучший друг, и я просто за тебя переживаю.
– Да я не куксюсь. Или как это? В общем, не кисну. Ты просто тоже меня пойми. Вокруг итак шепчутся, что я на особом счету у начальства, и если вдруг Пётр Васильевич внезапно уйдёт на пенсию, и на его место назначат меня, то что скажут? А я ведь даже не зам его.
Приведённые мною доводы были не первой свежести, я повторял их из раза в раз, но ничего нового придумать не мог. Да и что я мог сказать сейчас, когда в моей голове крутилось только одно: «Я тоже тебя люблю. Ты мой самый лучший друг…»? Друг!
– Опять двадцать пять! Тош, ну, во-первых, у Васильича в принципе нет зама, а во-вторых…
Что «во-вторых», Ира договорить не успела, как не успела и затормозить или свернуть в сторону. Сначала я услышал грохот от столкновения Тойоты с другим автомобилем и стук упавшего с заднего сиденья рюкзака. Одновременно с этим меня тряхнуло и резко качнуло вперёд. Затем ремень безопасности впился мне в грудь, и я невольно подумал, что завтра точно будет синяк. О том, что с Ирой всё в порядке, я знал – она материлась, как сапожник, пытаясь одновременно сбить вздувшуюся подушку безопасности, освободиться от ремня и отодвинуть кресло назад, чтобы вылезти наружу.
– Погоди. – Я выпрямился, убрал её руки, и аккуратно открыл клапан, сдувая воздух из подушки, и нажал на кнопку, чтобы петля ремня выскочила из фиксатора.
– Сука! – не глядя на меня, тут же снова выматерилась Ира, наконец, освободившись и отодвинув кресло назад. – Откуда он взялся?
– Успокойся, – я схватил её за руку, не давая выбраться наружу, – сейчас со всем разберёмся. Давай ты посиди, а я пойду и поговорю?
– Ты? – Она сказала это с такой интонацией, что я понял – даже если я сейчас не просто разрулю ситуацию с аварией, но ещё и получу статус главнокомандующего, в её глазах останусь всё тем же тютей. И сдулся, отпуская.
– Хозяин барин. Хочешь – иди сама.
Ира вылезла, чуть прихрамывая – столько раз ругался на неё, чтобы не ездила на каблуках! – подошла к смятой нами всё той же девятке и постучала в окно со стороны водительского места. Я не слышал, о чём она говорила, но как только пострадавший водитель вылез наружу, решил присоединиться к разговору. В конце концов, с Мишей я договориться мог всегда. И он до сих пор был мне должен.
Лёня в тот вечер появился не один, а с парнем, который был ростом с приличного баскетболиста, а габаритами – с медведя.
– Миша, – представился он, подавая мне свою лапу – иначе эту ладонь размером с ковш экскаватора назвать я не мог.
– Тоша, – ответил я, пожимая её.
– Семён он вообще-то. – Лёня подошёл и похлопал парня по плечу.
– А почему Миша? – спросил я, понимая, что вопрос тупой и ответа не требует, но оказался неправ.
– Ну, меня папа хотел Мишей назвать, а мама Семёном записала.