давал ему покоя. Он, как и любой недостаточно мудрый человек считал, что абсолютно всё вокруг него зависит от него самого или имеет к нему какое бы то ни было отношение, а значит, он ну прям обязательно должен повлиять на происходящее вокруг.
Приобняв себя за плечо правой рукой, левой он держал сигарету (Эндрю правша, но отчего-то курил именно левой) покачивая сальной головой взад-вперёд, как он делал, когда думал особо усердно, отчего его сальные чёрные волосы слегка подрагивали, Эндрю искал ответ на поставленный самому себе вопрос. Словно это был единственно-важный вопрос в его жизни.
Что сигарета закончилась он понял только тогда, когда обгоревший фильтр обжег ему пальцы. Никак не отреагировав на этот раздражитель, Эндрю открыл окно сразу кинув в него фильтр и оставил балкон открытым на несколько минут, чтобы тот проветрился.
Передёрнув плечами из-за холодного ветра, ворвавшегося в его комнату, он сел на кровати сжав руки в замок, упершись локтями в колени и продолжая покачивать головою.
В комнате было темно и взгляду не за что было зацепиться, и, чтобы не напрягать глаза, он прикрыл их. Но это «умиротворение» в кругу собственных размышлений продлилось не долго. Через какое-то время лестница предательски заскрипела под весом поднимающейся наверх матери. Она громко кричала в трубку на отца:
– Я не твоя собственность Пэтр! Ты – невменяем и, пока не докажешь мне обратное, к сыну я тебя не подпущу!
Эндрю в наступившей на мгновение тишине представил, как на том конце провода отец ответил:
– Глория! Он уже достаточно взрослый для того, чтобы самостоятельно решать хочет он меня видеть или нет!
Хотелось верить, что отец так и сказал. А мать продолжала:
– Всё! Не звони нам! Решай свою проблему. Времени у тебя предостаточно. За две недели сделать всё необходимое вполне реально.
И ещё раз громко выкрикнув: «Я сказала – ВСЁ!» – мать отключилась.
Следующим своим движением она постучалась в комнату к сыну.
Подобно гибкой пантере Эндрю в два прыжка оказался у окна и как-можно бесшумное закрыл его, а за ним и дверь на балкон после чего прикрыл их шторой.
На это ушло секунд двадцать. Ещё-бы! Эти движения были отработаны им в ходе многодневной практики и доведены до автоматизма.
Подходя к двери, он одновременно со щелчком ручки включил в комнате свет и быстро заморгал дабы глаза не заболели из-за яркого света.
– Да мамуль? – Сказал он, открывая дверь на распашку.
Она не стала спрашивать его, чем он занимался и даже не посмотрела ему за спину. «Не моё дело.» – Считала она. За это нормальное материнское отношение Эндрю был безмерно благодарен матери. Он знал какими порой бесцеремонными и наглыми бывают родители.
Опустив глаза, Глория коротко сказала:
– Собирайся. Завтра мы уедем на две недельки в бабушке в Сан-Марино.
– Хорошо. – Ответил он тихо и слегка улыбнулся чтобы мать подумала, будто ему нравиться эта незапланированная