смерти. Бледная восковая кожа обтягивала череп, придавая Эдмунду жутковатый вид мумии. Из-за химиотерапии и облучения лицо и голова были абсолютно лишены даже намёка на волосы. И только яркие синие глаза горели стремлением к жизни и острым умом.
Его кресло-каталку вёз слуга, одетый в серый безликий костюм. Говорил Эдмунд негромко и по существу, словно старался не тратить силы попусту. Мы даже перекинулись парой ничего незначащих фраз. Он сетовал, что его не оставляют в покое ни на минуту, даже хотя врачи сообщили о внезапно наступившей ремиссии.
А через неделю после собственного дня рождения Эдмунд скончался. Его обнаружила жена в постели. По предварительным данным, причиной смерти являлась внезапная остановка дыхания во сне.
Тут же зашуршали таблоиды, запестрели интернет-издания многочисленными статьями: а не была ли смерть Эдмунда выгодна кому-либо из близких? Впрочем, скандала не получилось, и пресса быстро переключилась с двусмысленных статей на хвалебные некрологи о покойном.
Автомобиль свернул за угол и бесшумно направился в сторону Города Грёз, оставив изящный светлый дом позади. Резные клёны сменились стройными тополями, отбрасывающими сизую тень на дорогу.
Вскоре пейзаж изменился. Словно из ниоткуда выросли однообразные коробки серых многоэтажек, разрисованные стены индустриального района Города Грёз и неопрятные улицы. Фабричный смог поднимался над трубами и превращался в тяжёлые тучи, которые пузырились на небосклоне.
Рёв несущихся по автостраде машин выдернул меня из раздумий.
– Фил, – негромко попросила я. – Будьте так любезны, остановите возле Царской площади.
Лысая голова водителя безмолвно качнулась в ответ.
Фил предпочитал не разговаривать со мной. В его молчании было что-то враждебное. Он относился ко мне с явным неодобрением, и это чувство было взаимным. От такого человека, как водитель Ларанского, хотелось держаться подальше. Здоровенный как медведь, лысый, с рассечённой бровью и широким лицом Фил казался мне разбойником с большой дороги. Он был из тех людей, что говорят глазами. Чаще всего исподлобья. Почему-то представлялось, что он способен убить другого и даже не дрогнуть.
Автомобиль промчался по мосту через реку Каменная и повернул направо. Современный мир с его домами-коробками и гудящими машинами остался на другом берегу. Перед моим взором возникла старая часть города с величественными домами из потемневшего песчаника, украшенные статуями атлантов и высокими колоннами. Через каналы перекинулись изящные кружевные мосты, а над тротуарами возвышались дореволюционные кованые фонари.
Я вышла на Главной Береговой улице и побрела в сторону Царской площади. На мгновение забыла и об Эдмунде, и о странной равнодушной реакции Дана. Моё внимание поглотило созерцание улиц. Я жила в Городе Грёз три месяца, но, оказываясь в этой части, словно попадала в другой мир: строгим, мрачный и завораживающий.
Глядя на острые шпили, царапающие низкое небо, я снова и снова задавалась вопросом: когда мы