Времени было полно, но он обещал Петрову, и формально самому себе, что придет как можно раньше. Оборудование уже проверено несколько раз, но намного лучше медленно и спокойно все еще раз просмотреть и собраться с мыслями, чем носиться по лаборатории перед приходом случайно выбранного начальством надзирателя.
Через десять минут он уже был у блокпоста.
– Серый, скажи, пожалуйста, кто-то уже пришел?
– Только Дмитрий Григорьевич.
– А Петров?
– А Петров вчера не уходил!
– О как…
– Ага, ты поговори с ним. Дед наверняка на изжоге. – Виталий ответил знаком «ок». – У вас же сегодня этот! Как его… День Хэ!
– Да ну тебя! Вот если полезет что-нибудь большое и с зубами, так я специально вырубать ничего не буду.
– Ладно, удачи вам!
– Спасибо. – Он прошмыгнул под открывающуюся дверь.
Лаборатория, ставшая тесноватой из-за гигантской машины в центре, пустовала. Положив сумку на один из металлических столов, Виталий пошел вперед в поисках Петрова. Доктор, должно быть, не на шутку взволнован. Проходя мимо деревянной двери в мастерскую инженеров, из которой доносился быстрый стук пальцев по клавиатуре, периодически сменявшийся скрежетом чего-то металлического, он увидел столь полюбившуюся ему табличку: «Высокое интеллектуальное напряжение! Не влезай! Убью!» Давно пора повесить такую у ворот! Пройдя чуть дальше, он увидел Петрова, сидящего за стеклами гермокамеры. Тот похоже так глубоко ушел в мысли, что совсем не обратил на него внимание. Ты должен с ним поговорить! Виталий тихо поднялся по лестнице, гермодверь оказалась открыта.
– Здравствуйте, Игорь Павлович. Как вы?
– Здравствуй, Виталий. Все хорошо. Садись, нам нужно поговорить.
– Ребята на дверях сказали, что вы были тут ночью. Вы волнуетесь по поводу надзирателя?
– Ха! Надзирателя? Да нет конечно. Пришлют какого-нибудь любимого стажера с бумагами. Покажем ему, что мы тут делаем, у него челюсть отвиснет. Загорится работой, глядишь. Попутно охрана нас на камеры запишет для протокола, и все.
– А что не так? Все проверено на сто раз. Техника исправна. Все должно быть безопасно.
– Я не волнуюсь за процесс проведения эксперимента, я волнуюсь за возможные последствия удачного опыта. Нет, волнуюсь конечно немного за детище, но не просто так мы столько над ним работали. Смотри, какая штука… Все начиналось с образца меньше мизинца и совковых документов шестидесятилетней давности. Причем подозрительно скудных. Как будто умышленно урезанных. Тогда мы не знали и не могли знать, чем это все закончится. Сейчас у нас на руках новейшая технология. Настоящий прорыв. Что-то такое, что может изменить наше понимание вселенной и параллельных миров как концепта. Проблема в том, что очень многие технологические достижения человечество использует не так, как задумывалось изначально. А зачастую ученые даже предположить не могли, как будут применять их открытия. Вот Беккерель. Открыл радиоактивность урана. Случайно правда,