фон Гётцендорфом[176]. По договоренности с болгарским князем Фердинандом Кобургским это событие должно было совпасть с объявлением независимости Болгарии. В итоге получалось, что Австро-Венгрия не была единственным государством, нарушающим Берлинский трактат.
Уже 20 августа (2 сентября) Извольский писал из Карлсбада своему помощнику Н. В. Чарыкову: «Итак, мое убеждение, что мы должны предвидеть в более или менее близком будущем, что вопрос о присоединении Боснии и Герцеговины будет действительно поставлен ребром»[177]. Извольский находил чрезвычайно важным, что венский кабинет не отказывался включить вопрос о Проливах в обсуждение. Далее Извольский рассуждал следующим образом: «Остается найти такую формулировку, которая действительно обеспечивала нам необходимую компенсацию. Дело в том, что присоединение Боснии и Герцеговины явится материальным фактом; компенсация же, а именно согласие Австро-Венгрии на то или другое разрешение вопроса о Проливах, во всяком случае будет носить характер отвлеченный и секретный»[178]. 28 августа Извольскому было ясно, что решение объявить в близком будущем об аннексии уже принято венским кабинетом.
2-3 (15–16) сентября состоялась встреча Извольского с Эренталем в Бухлау Российский министр писал своему помощнику, что австро-венгерское правительство окончательно приняло решение об аннексии и рассчитывает на признание его Россией[179].
В результате сложных переговоров Эренталь согласился, не дожидаясь ликвидации в отдаленном будущем Османской империи, принять российскую формулу касательно Проливов, когда все суда России и других прибрежных государств Черного моря могли входить и выходить через Проливы при сохранении принципа закрытия их для военных судов других наций. Предметы сделки были неравноценны. Аннексия после тридцатилетнего австро-венгерского управления Боснией и Герцеговиной была шагом логически объяснимым, тогда как Россия Проливами не обладала и не могла самостоятельно решить вопрос, урегулированный на международном уровне[180]. Эренталь хотел лишь внести в эту формулу какую-нибудь оговорку, которая лишила бы ее агрессивного по отношению к Турции характера, что Извольскому представлялось вполне возможным. Эренталь выразил готовность поддержать требование России перед Германией.
Босфорский мираж отчетливо возник перед глазами Извольского, который писал Чарыкову, что необходимо доложить обо всем царю и развить перед ним мысль, что протестами против аннексии и угрозами мы ничего не добьемся, а предлагаемый им путь компенсаций и гарантий может оказаться даже выгодным. «При счастливом и искусном ведении дела есть шансы нынче же, то есть не дожидаясь ликвидации Османской империи изменить в нашу пользу постановление о Проливах. Во всяком случае, мы приобретаем формальное согласие на такое изменение со стороны Австрии, а может быть и Германии», – писал Извольский[181].
Результаты