отношений, но интерес к мужскому полу в ней присутствовал всегда.
В молодости Вера много болела.
А тут еще случилось так, что после очередного попадания в больницу у нее пропал интерес к жизни.
В последнее время она жила в каком-то тоскливом состоянии, где не было места светлым чувствам и желаниям.
Она перестала хотеть мужа, она не хотела ничего.
Это было холодное бесчувствие. Оно пугало. Сколько себя помнила Вера, с детсадовской группы и дальше, она всегда была в кого-то влюблена. Объекты любви менялись, но состояние влюбленности оставалось неизменным. Наступившее после больницы равнодушие ко всему и всем пугало Веру. Она подумала, что, по-видимому, уже настолько немолода, что никогда уже больше не сможет полюбить. Время ее любви закончилось. Это было страшно и тоскливо.
Верочка звонила в Ленинград своей однокласснице-доктору и спрашивала: «Ася, скажи, это старость? Я ничего не хочу».
Ася говорила: «Это не старость, это болезнь. Не может быть, чтобы человек ничего не хотел и не чувствовал, желания остаются до глубокой старости. Просто организм умен и экономичен, когда у человека обострение, все силы идут на устранение болезни, а все остальное потом».
И тут жизнь в лице Дениса дала исчерпывающий ответ на мучивший Веру вопрос.
Да, она жива, она еще может любить, чувствовать мужчину, желать его. И все осталось, и все с той же силой и страстью, все чувства, все реакции, инстинкты – все живо.
Да, вновь вспыхнувшая любовь – это, конечно, здорово, но вся беда была в том, что Верочке хотелось продолжения. Ей хотелось быть рядом с Денисом, чувствовать его присутствие. У нее было состояние как у человека, которого начали ласкать и оставили на самом интересном месте.
Вера думала, что обращаться так с женщиной жестоко. Если ее страстно целуют, это подразумевает продолжение. Если продолжение не нужно целовавшему, тогда не нужно дразнить.
«Мы в ответе за тех, кого приручили», – учил Веру муж.
Короче говоря, настроение было испорчено. В первый момент у Верочки был восторг, потом он сменился грустью, потом ей было смешно от того, что произошло, а потом она полночи рыдала от боли и отчаяния. Но это было потом, неделю спустя.
А пока на следующий день долго обсуждали поездку: какие были хозяева, какие гости.
«Японцев было пятеро», – говорила сестра. Остальные видели, что было трое.
Вот он, вечный «Расемон». Все видят всё вокруг себя по-разному, обращают внимание на разные вещи, запоминают разное.
«Я открыл для себя новую жизнь, – говорил Володя, зять, – я увидел, что люди общаются только с приятными людьми, а я на работе общаюсь только с теми, кто мне неприятен».
«Это ужасно», – сказала, по своему обыкновению, Верочка.
К вечеру Верочке уже страстно хотелось позвонить Денису и рассказать, как она скучает по нему и как хочет его видеть.
Она позвонила.
В трубке кроме знакомого голоса слышались шум и посторонние разговоры.
«Ну как поживают наши японцы?» –