и часто спрашивал себя: «За что я переносил обиды, огорчения, несправедливость? Имея наследственный кров, жертвовал всем ради пустых предположений, на чужбине подвергал опасности жизнь, чтоб с блеском возвратиться в отечество, потом играл роль, не свойственную чувствам и сердцу, искал чинов, отличия, богатства, тогда как в мирной тишине имел истинное счастье».
Так рассуждал 25-летний философ, смеялся над глупостью людей, а более над своею. Не понимал, как прежде не образумился и ловил счастье, как дитя ловит убегающую тень свою! Имея возможность существовать без пособия людей, мечтал, что они необходимы к счастью жизни! Так мыслил Розальм и, довольный всем, вдруг почувствовал недостаток: одиночество становилось ему скучным, он решился искать подругу.
Прошел год, а невесты нет! Он видел многих красавиц, иные казались ему слишком воспитанными, другие совершенно глупы, некоторые развязны до излишества, а многие скромны, как воспитанницы при учителях, но все искали руки Розальма. Это было весьма натурально: кто молод, прекрасен, богат, тому неудивительно иметь сотни невест.
В одно утро холостяк сидел, пригорюнившись у окошка, смотрел в сад, думал про невесту. В это время вошедший слуга подал ему записку.
Господин барон фон Хунгер-Штольц приехал из столицы с семейством своим; он приглашал навестить свой замок. Учтивый сосед не заставил себя ожидать, и в свободное время, верхом, с одним человеком, отправился к нему.
Подъехав близко, искал глазами поместье, и зрение изменило ему. Он спросил слугу:
– Где замок?
– Вот, сударь, – отвечал служитель, указав направо.
– Ты с ума сошел! Это же груда каменьев, а в окрестностях несколько бедных хижин.
– Дом, или как изволите называть, замок, лет восемьдесят назад требовал починки. Дедушка, батюшка, и сам г. барон не имели возможности его поддерживать. Он развалился, и теперь состоит из нескольких комнатах. В них его баронская милость с семейством и изволит помещаться.
На пустом дворе Розальм оставил лошадь человеку, вошел в первую комнату и просил служителя доложить о себе. Лакей, исправлявший должность швейцара, камердинера, докладчика, дворецкого, егеря и секретаря, – побежал с докладом, отворив гостю следующую дверь. Розальм вошел в огромную готическую залу. В ней он увидел один стол, несколько стульев о трех ножках, и стены, увешанные старыми изорванными портретами в запачканных рамах.
С час он ждал аудиенции. Наконец барон вышел; в огромном испанском парике, старом бархатном кафтане, оборванных шелковых чулках, при шпаге и шапо-ба[7]. Он имел высокий рост, был худощав, сутуловат, с длинным лицом, багровым носом и впавшими щеками. Вся наружность его изображала нечто особенное, смешное и жалкое в существе искаженного человека.
Со всею немецкою гордостью барон подступил к изумленному Розальму, осыпал его надутыми приветствиями и, показав на портреты, начал перечислять свою родословную.
– Так,