где мирный путь, казалось бы, невозможен. Но ведь александрийская толпа в 415 году растерзала Ипатию, женщину-философа, математика, педагога, последнюю в Александрии представительницу античной науки и культуры! А в Константинополе такая же толпа жгла на площадях со смехом и улюлюканьем, причем под звуки литургических песнопений, свитки и кодексы античных авторов. Быть может, именно так и надо? Но прошло пять столетий, и в том же самом Константинополе Фотий, правда, не бездельник из толпы, а Патриарх и святой, создал свой Мириобиблион (Тысячекнижие), а ученые монахи именно из той Александрии, где озверевшая толпа вроде бы христиан предала смерти Ипатию, начали заниматься историей эллинистической культуры и Александрийской библиотеки.
Лет двадцать тому назад, работая над диссертацией о Павсании и его «Описании Эллады», я обратил внимание на то, что одна из наиболее надежных рукописей этого труда была на острове Крит переписана священником по имени Иоанн с какого-то не дошедшего до нас оригинала. Павсаний – это два толстых тома в современных изданиях; чтобы переписать текст такого объема от руки, нужно и время, и огромная внутренняя потребность. Если отец Иоанн взялся за такую работу, значит, он не считал, что эта книга, повествующая о языческой цивилизации, достойна лишь того, чтобы ее сжечь.
Разбил чужой телевизор только один мальчик, но тысячи юношей и девушек придерживаются сегодня его взглядов: не участвуя в убийстве Ипатии, они скорее оправдывают ее убийц, чем отвергают их путь, а сами не ходят в консерваторию, не слушают Баха, ибо он протестант, не читают Льва Толстого, поскольку он отлучен, а Чехова – поскольку тот безбожник, не читают ни стихов, ни прозы, а только аскетические труды сирийских подвижников и издания Оптиной пустыни. В трудах аввы Дорофея нет ничего плохого, но в их натурах с любовью к его аскетическим творениям как-то уживается злоба и даже ненависть по отношению к культуре, ибо она, как им кажется, не укладывается в рамки православия. Отчего? Мать Мария, мученически погибшая 31 марта 1945 года в нацистском концлагере Равенсбрюк, в сущности, уже ответила на этот вопрос. Выросшие в условиях несвободы, мы переродились: несвобода стала привычной для нас средой обитания, и поэтому даже в условиях свободы мы начинаем искусственно насаждать вокруг себя несвободу.
В 415 году в Александрии обстоятельства во многом напоминали наши сегодняшние. Христианство из религии запрещенной, гонимой и во всяком случае не рекомендованной к исповеданию властями, в одночасье превращается в религию большинства, обласканную государством. Вчерашние язычники по разным причинам (кто в силу бессознательного конформизма, кто из каких-то карьерных соображений, благодаря каким-то внутренним импульсам) становятся христианами, но, приняв христианство наружно, прежде всего как стиль поведения и набор определенных правил, они не в силах пока еще распахнуть навстречу Богу свои сердца. Они принимают христианство не как веру, а именно как идеологию, как какое-то новое мировоззрение,