нцузской крепости было преступлено к целому ряду новых укреплений, и каторжников обременяли непосильной работой. Бессознательные надсмотрщики не справлялись о степени силы вверенных их надзору работников.
Лишь только они замечали зазевавшегося каторжника, надсмотрщики напоминали ему о себе крупной руганью, почти всегда сопровождаемой более или менее сильным ударом кнута. Жестокие надсмотрщики никому не давали снисхождения или пощады, они оставались глухими к стонам убеленного сединами старца, они не замечали безмолвных укоров или заглушаемых вздохов слабой, беспомощной женщины.
– Номер 146… смотри не зевай, мерзавец! – раздался суровый голос надсмотрщика Бриссона.
Старик, к которому относился этот окрик надсмотрщика, едва держался на ногах, а его онемевшая рука не в силах была поднять заступ. Надсмотрщик, здоровенный детина, со свежим цветущим лицом и быстрыми проницательными глазами подошел к старику, носившему номер 146.
– Послушай-ка, любезный, – грозным голосом заговорил Бриссон, – не считаешь ли ты себя выше других каторжников? Отчего ты работаешь так лениво, несмотря на то, что я уже в третий раз крикнул на тебя. Я давно уже угостил бы тебя кнутом, и если я не сделал этого, то ты должен благодарить эту девушку.
При последних словах надсмотрщик окинул пристальным взглядом работавшую возле старика молодую девушку, которая, не смотря на свою арестантскую одежду, была обольстительно красива. Ясно было, что надсмотрщик восхищался ее кротким лицом, которому страдальческое выражение придавало еще больше кротости и ее стройной фигуре, формы которой соблазняли молодого надсмотрщика из-под грубого платья.
– Простите меня, – слабым голосом проговорил несчастный старик, – я стою на ногах с пяти часов, и руки и ноги отказываются служить мне…
– Не прикажешь ли ты поднести себе стул? – с грубым смехом воскликнул надсмотрщик и, повернувшись спиной к старику, направился к другой группе работавших в поте лица несчастных.
Там стоял уже его коллега, надсмотрщик Роже, суровый и угрюмый старик.
– Не голоден ли ты уже, старый друг, – обратился Бриссон к своему старшему коллеге.
– Весьма понятно, – угрюмо возразил тот. – Эта проклятая служба, чтоб черт ее побрал! Стоишь, целый день на ногах и смотришь за этой сволочью.
– Можешь идти подкрепить свои силы, а я буду смотреть и за твоими каторжниками.
– Благодарю за услужливость, – с явной иронией ответил старый надсмотрщик, – хотя, по правде сказать, у тебя тут не без другого умысла, мой дорогой друг.
– Я не понимаю тебя, – с притворным недоумением возразил Бриссон.
– Не прикидывайся таким невинным, – смеясь, проговорил Роже, – Или ты думаешь, что я дурак, не замечаю того, что творится под твоим носом? Да, да, я знаю, от чего ты хотел спровадить меня, дружок. Да я тебя вовсе и не укоряю, будь я в твоих летах, я не был бы лучше тебя!
Молодой надсмотрщик покраснел и сердито воскликнул:
– Черт побери! Что это за намеки?
– Бог с тобой, если тебе хочется, я выскажу тебе всю правду. Ты пожелал бы остаться один с этой красоткой, которая работает возле старика. Я стар, дружок, но мои глаза еще видят!
– Какое же тебе дело до этого? – почти гневно воскликнул молодой надсмотрщик, – Иди-ка, утоли свой голод!
– Только не волнуйся так сильно, друг Бриссон, – проворчал старик, который, однако, поспешно удалился, оставив своего младшего коллегу одного.
Каторжники воспользовались этим маленьким промежутком, когда надсмотрщики в пылу своего разговора не обращали внимания на вверенных их надзору работников.
Старик с седой бородой, которого надсмотрщик назвал номером 146, беспомощно опустив руки, посмотрел на стоявшую возле него прекрасную девушку и тихо прошептал:
– Елизавета… как я благодарен тебе!
– Нисколько, князь Фельс… То, что я сделала, не стоило мне никаких жертв.
– Ах Елизавета… я чувствую себя несчастным с того дня, когда нас разлучили.
– Бедный князь, и мне не лучше!
– Разве нам нет никакой возможности снова встречаться, Елизавета?
– Только на работе, князь.
– Дитя мое… не можешь ли ты улизнуть из твоей камеры? Ты знаешь мою темницу, нас там трое. Мои соседи – Пухлер и его друг, номер 149.
– Если только возможно будет, я приду. Может быть еще этой ночью.
В этот же момент князь Фельс заметил, как надсмотрщик обернулся к нему, он дал знать Елизавете, и та снова принялась за работу.
Уже больше полугода старый князь и прекрасная Елизавета томились в Тулоне, работая наравне со всеми каторжниками. Как читатель помнит, мы оставили их в тот момент, когда Артур Ярош, попытавший освободить свою возлюбленную, чуть сам не попал в руки гренадеров. Таким образом, Елизавета Бах и князь Адам Фельс были доставлены в Париж.
Хотя старый князь имел там большие связи, однако, его враг, маркиз Дельмонт, имел тогда слишком большое влияние