дошло, что он говорит с нечистью. Лицо у Войцеховского было непривычно четким.
– Что же, вы теперь и меня хотите… инициировать?
– Я хотел лишь, чтоб вы знали: есть люди, которым ваша судьба небезразлична. И которые с удовольствием примут вас в свой круг, стоит вам только захотеть, княжич Белта.
– Я благодарен за заботу, пан Войцеховский, но, боюсь, вы… не за того меня принимаете. Вряд ли я могу быть причислен к вашему кругу.
Они вышли к речке. Берег полого спускался к воде, и у самой кромки Стефан разглядел поросший мхом камень, на котором любил сидеть, когда был маленьким. Плакучие ивы волокли растрепанные ветви по воде.
– Кто сделал это с моей матерью? – спросил он наконец.
– Кто посвятил ее?
– При всем уважении, это вряд ли имеет отношение к святости.
– Так ли важно, как это называть? Что важнее… если тот, кто рожден от создания ночи и человека, не проходит вовремя посвящения, он скоро умирает. Гниет заживо. Сгорает на солнце. Это закон, княжич Белта. Подумайте об этом.
Спине стало холодно, поползли первые утренние сквозняки.
– Мне, пожалуй, пора. – Войцеховский широко, совершенно по-человечески зевнул. – В Остланд таким, как я, попасть трудно, нужно, чтобы кто-нибудь пригласил за Стену. – Белоснежная рука с острыми ногтями легла Стефану на предплечье. – Но, пока я здесь, я полностью к вашим услугам… Только одного прошу: отнеситесь серьезно к тому, что я сказал.
С этими словами он крутанулся вокруг себя, взмыл в воздух и прямо у Стефана на глазах распался на сонм летучих мышей. Мыши, крича и кружась, набрали высоту и пропали вовсе.
С реки доносился скрип весел, мерное всхлипывание воды и старинная песня про князя, променявшего владения на чьи-то черны очи.
«Перебудит всю округу», – машинально подумал Стефан – сам будто пробудившись ото сна. Он вспомнил, что хотел взять плащ, но домой не пошел, а свернул в часовню. Опустился на колени, осенил себя знаком, начал было молиться и запнулся. И не мог ничего сказать, только глядел в колеблющееся за дымом двух свечей лицо Матери и пытался представить себе, как смотрела на него настоящая мать. Беата.
Они с отцом поженились тайно – князьям Белта не нравилась выскочка, дочь туманного рода, которого не сыщешь в книгах, без живой родни, пусть и с приданым. Но отца – как рассказывали слуги по вечерам, часто осеняя себя знаком и поглядывая в темноту заиндевелых окон, – будто кто околдовал. Да слугам и самим, грех сказать, полюбилась веселая горянка с черными косами – оттого и покрывали влюбленных как могли, и лгали родителям. А потом Белта подговорил доброго отца и обвенчался с Беатой в пустой церкви. После уж поздно было – родители сперва хотели проклясть, потом лишить наследства, потом побушевали и смирились. И не до того стало: Бяла Гура занялась очередным восстанием, и Белта куда чаще смотрел в глаза смерти, чем в глаза жены. Оттого, говорили, и наследник появился поздно – но сейчас Стефан думал, что мать его знала о проклятии, оттого долго и не уступала…
Должно быть,