ночью, с утра:
я слышу как тикает таймер,
журчит и молчит береста.
Вижу оттенки в картине
в сюжетах на сто ветров,
как я вовлечен в паутине
в подтексты
сгорающих слов
и жду неизвестный поезд,
меняющий стрелки, пути
и – утро, затеявшим поиск
меня на пороге пурги,
когда неизвестно, куда же
небо плывет и – ведут
ветра на потухшем форсаже
в рваном на память бреду
и, почему – на вокзале,
прощальный на вылет, полет,
когда в полутемном зале
сознания снижен порог
и сквозь окно напротив
в огнях не ярки этажи,
но слышу как капли крови
лицо, согревая, свежи.
И продолженье метаний
мое наяву и – с листвой:
от хрупких, тающих зданий
вспышки сознанья искрой.
Меня вспоминали окна,
спиралью сжимая виток
сознанья и трескались стекла,
и вдребезги ночи кусок,
когда неизвестно откуда
птица влетела на свет:
и – перекошеным утро,
и с перьями красный снег,
когда через прутья ограды
глаза запорошил не снег,
а волны от легких фрегатов,
белый папирус Зюйд-Вест:
в холодную, серую слякоть
потухшего видеть стекла.
я плыл из созвездия рака
от – утреннего сквозняка
и – возвращался в осень,
но холод не жог глаза:
я видел созвездий осыпь
и желтую в белом озимь
взъерошенную в снегах,
как мой полупьяный остров
не уплывал – в темноту,
как парус от дома остов,
оставив щемящий воздух,
держать мою тень на лету,
когда еще ветер сносен
и – был на него рефлекс,
я сны пропускал в восемь,
зная, что осень в шесть
теряла меня от бессилия:
кругами, с дуги другой
я был неспособен осилить
в окно обвал ветряной,
и свет не сходил, не таял
как все в преисподне дня,
я видел в нем осень в мае,
как снег веселил поля.
все в искаженной виде
а на сетчатке вверх дном.
Как же неправ Овидий,
описывая дурдом
а я защелкнут на двери,
от скуки считать этажи,
слушать пьяные бредни,
шатаясь, ловя виражи.
видеть: вестью откуда
птица влетела на свет
поглядеть как посуда
в дребезгах ловит снег,
какие на память осколки,
с чем недопитый стакан,
отрывки газет, перетолки
сквозь битые
линзы стекла
и не наяву, по приметам,
когда свет в моем окне
и бабье с гуслями лето
тускнело,