пламя на мгновение осветило её лицо, и маленький уголёк заплясал в воздухе.
В те годы мои ровесницы, да и девушки постарше, к сигаретам никакого интереса не проявляли. Поэтому меня неприятно удивило, что моя королева Марго, ко всему прочему, ещё и беспрестанно курит.
– А у вас в Москве все студентки курят?
От моего нелепого вопроса девушка, которая «ко всему прочему» ещё и курит, коротко хохотнула:
– А у вас – нет?
– Не знаю! У нас в Бондарях ни одна баба не курит. Курила одна цыганка чубук, так мы её чубучихой прозвали.
– Ну, ты совсем не дурашка, как я думала сначала, а дурак настоящий! – она ткнула уголёк сигареты в жестяную консервную банку, служившую пепельницей и, ухватив мою кепку-восьмиклинку за козырёк, натянула мне на глаза – и пропала в темноте.
Огорошенный, я сидел впотьмах до той поры, пока лунный свет стал тихо просачиваться сквозь решето ветвей и над лесом, по верхушкам деревьев, перебирая листья, порывистой ночной белкой пробежал лёгкий ветерок. Деревья спросонок залопотали. Наверное, приветствовали на своём древнем языке скорый рассвет. Стало так зябко и не прибрано на душе, что я снова полез на чердак, в надежде успокоиться под одеялом и заснуть.
Но только я закрыл глаза, как получил короткий, но внушительный толчок в бок.
Надо мной, широко расставив ноги, стоял дядя Миша, с ног до головы облитый солнечным светом:
– Вставай, проклятьем заклеймённый!
Я с недоумением сел на постели:
– Как, уже утро?
– Уже не утро, а уже – день! Спать ты, малый, горазд! Давай завтракать и – на крыло! У нас сегодня работы по горло. Вставай!
Вчерашнее ночное видение как рукой сняло. Ничего не помню!
На столе дымилась яичница с поджаренным крупно нарезанным салом. Косицы зелёного лука лежали рядом.
Быстро всполоснув лицо, я с такой жадностью накинулся на еду, что дядя Миша лёгким движением притормозил мою руку:
– Не гони! Ешь спокойно. Успеем, – и пошёл к машине.
Почему-то тётки Марьи не было видно, и непривычная пустота перед домом меня несколько озадачила. Всегда хлопотливая и общительная, она в это время давно была на ногах и вся при деле.
«Шаланда» наша, дрожа всем корпусом, нещадно чадила моторным маслом. Дядя Миша пробовал двигатель после вчерашнего ремонта. В кабине было жарко и смрадно. Я опустил стекло и высунул голову наружу. Березняк напротив дома лесника, насквозь пронизанный светом, был чист, словно промытая горница перед праздником Великой Троицы. Солнце уже входило в полную силу, весело забавляясь в кронах деревьев причудливой игрой света и тени.
Поехали…
А вот и наша делянка, по какому-то праву отданная Лёшке Лешему и нам на распил, как теперь говорят.
Дядя Миша поставил «шаланду» поперёк дороги, загораживая длинным кузовом сквозной проезд. Я сказал ему об этом.
– Так надо! – он, не глуша мотор, вылез из кабины, и стал возиться с механической лебёдкой, которая крепилась