из дома сама Лада. Действительно – «Лада». Ладная, стройная, изящная до невозможности! В руках она держала маленькую лёгкую корзиночку, сплетённую из гибких ивовых прутьев. Теперь причёсанная, умытая, свежая, как росинка, девушка стояла передо мной, насмешливо пританцовывая точёной ножкой:
– Видела, видела, как ты бельё вешал! Женишок! На деревне все девки твои будут! Ну, не дуй губы! Пойдём со мной чернику собирать! Ага? Я тут одну поляну знаю. Ковром ягода!
Всю мерзость дяди Мишиных слов как ветром сдуло! Чистенькая, нарядная, красивая, в платьице с белыми кружевчиками, она и впрямь походила на старинную фарфоровую куклу, которая с незапамятных времён стояла у нас дома возле зеркала.
Как не пойти? Пойду! В лес! В самую чащобу! На волчьи зубы, на медвежьи объятья!
Я уже представил себя в роли удачливого Ивана-Царевича. Рисовал в своём воображении – как буду спасать это чудесное создание от всей чертовщины, которая, возможно, до сих пор обитает в гуще леса, в самых его непроходимых дебрях.
– Дядь Миш, ну, я пойду?
– Ну, иди! Иди! – с каким-то предупреждением, не поднимая головы, обронил мой старший товарищ, вытирая ветошкой мазутную деталь.
В лесу дорог нет. Куда глаза глянут – там и зелёное царство Берендея. Языческие капища лесных духов.
Душа леса – в дереве. А в любом дереве – скрипка. Как писал русский забубённый поэт Павел Васильев:
«Смелее, ветер, песни начинай,
перебирая струны сосен!»
Это потом у меня созрело такое отношение к лесу, а тогда что? Лес как лес, деревьев только многовато. Обернёшься, а там опять деревья! Заблудишься в два счёта. Впереди мелькает платьице, как заманка волшебная. Не потерять бы…
Девушка идёт быстро. Места ей знакомые. Было видно, что ходила сюда не раз и не два. Показать хочет, что ей тут всё нипочём. Догоняю. Путаюсь в траве. Разбил о пенёк большой палец на ноге. Хромаю.
– Лада, подожди!
– Ты меня больше Ладой не называй, противный мальчишка! – она остановилась и строго посмотрела на меня. – Я – Маргарита! – она задрала вверх хорошенькую головку. – Королева Марго! Знаешь морскую песенку:
«…Девушку там звали Маргарита,
чёртовски красивая была.
За неё лихие капитаны
выпивали не один бокал».
– Знаю, знаю! – я подхватил вслед за ней:
«Маргариту многие любили,
Но она любила всех шутя.
За любовь ей дорого платили.
За красу дарили жемчуга…»
Ладно, я тебя всегда буду звать Маргаритой. Совсем как в песне о девушке, которой платили за любовь.
– Ах ты, распутник, циник какой! Ну, пусть будет так: «За любовь ей дорого платили. За красу дарили жемчуга!»
Она опять, пританцовывая, пропела это так задорно, что мне тоже захотелось выпить за неё, за девушку Ладу, за Маргариту и за тех моряков, которые:
«Идут, сутулятся,
вливаясь в улицы.
И клёши новые полуметровые,
и ленты чёрные полощет