для уюта, – пояснил Тимофей. – А год… Год – это долго.
Рассказывал гостям про плацдарм. Сержант слушал внимательно, вопросы задавал и большой головой качал, а водитель начал клевать носом, и его отослали спать. Остатки прибрежных рощ и дальний берег уже тонули в вечерней дымке. Собеседники доедали сливы.
– Отож ты везучий, – задумчиво сказал Павло Захарович. – Пять месяцев на передовой, а только маленько покоцало.
– Я же теперь тыловик, в атаку не хожу, по фрицам стреляю редко, – заметил Тимофей, сворачивая новую «козью ножку». – Только на складе и отсиживаюсь.
– Та не особо ты домосед. Тебя бойцы знают, разом показали, как до Партизана доехати. Но я не про то думкаю. Просто по итогу у тебя две награды, а присягу не принимал, так? – хмыкнул гость.
– Разве я уклоняюсь? Напоминал – говорят: потом, когда в свою часть вернешься. Нет, если надо, отвечу. У нас тут рядом штрафбат стоит, тоже живут люди, воюют.
– Усе воюют, Тимоха. Не в том дело. – Сержант потер щеку. Он был из тех мужиков, у которых щетина прет, как трава после дождя: вроде только что был бритый, а через час рожа сплошь рашпилем. – Ты как с идейной стороны себя ощущаешь?
– Хорошо ощущаю. Советский я человек. То, что в комсомол не приняли…
– Погодь с комсомолом, я не про то. Ты как к врагу относишься?
– А что враг… Если про румын, так разогнать, поджопников надавать, чтоб сраки поотлетали, заставить вернуть, что натырили, да и пусть живут. А немцев – под корень!
– Усю Германщину?
Вопрос был, понятно, непростой. С особистской подковыркой. Тимофей уже и сам как-то задумывался над этим вопросом. Но сейчас нужно было ответить четко и не особо длинно.
– Армию и эсэсов уничтожим. А фрау и киндеров придется перевоспитывать. Если получится. Мы все же не фашисты, нужно попробовать из них людей сделать. Правда, я натуральных гражданских немцев еще не видел, только фольксдойче. Черт его знает, что там в головах в той Германщине, они же Адольфом напрочь одурманены.
– Отож будет нам проблема, – кивнул Торчок. – Ладно, пора бы и отбой делать, пока тихенько тута.
– Тихо и будет, – заверил Тимофей. – Ждут фрицы и мамалыжники. По всему видать, будет наше наступление.
– Так не особо они тупы. От Карелии до Польши везде мы давим, а тута курорт? Прямо щас, дожидайся!
Сержант ушел спать, слышно было, как двигает бобины: к спанью на них была нужна сноровка. Боец Лавренко сидел в накинутой на плечи телогрейке, смотрел на речные берега и думал о Германии. Наверное, не останется такой страны. Вот как их, таких зверей, на земле оставлять?
Случилось то еще в первый военный год. Сентябрь, теплый, душный и невыносимо сверлящий болью, как воспаленная дыра в зубе. Мама только что умерла, у тетки случился сердечный приступ. Жить мелкому Тимке не особо хотелось, но нужно было кормить тетку и самому кормиться. Ходил работать в сады, урожай случился обильный, совхоз румыны не распустили, просто за сдачу плана теперь перед ними следовало отвечать.