наполнялось столь сильным жаром, что оконные стекла затягивала испарина, и мне снаружи переставало быть что-либо видно. Когда же случались там тихие вечера с малочисленной публикой, я мог следить сквозь щель между красными занавесками, как Элзевир Блок и Рэтси играют возле горящего очага в трик-трак, устроившись за малярным столом. На том же столе Блок позже готовил к погребению тело сына. Несколько человек подобралось тогда под покровом ночи к окну, и им было видно, как он пытался отмыть от запекшейся крови русые волосы юноши, стонал и разговаривал с безжизненным телом, и сын по-прежнему мог его понимать. С тех пор пили в таверне еще меньше, ибо Блок делался все более молчаливым и угрюмым. Он и раньше-то не особо старался обхаживать посетителей, а теперь вовсе кидал на каждого приходящего свирепые взгляды, сильно тем поспособствовав сложившемуся у мужчин суждению, что «Почему бы и нет» нехорошее место и куда предпочтительнее «Три вороны» в Рингстейве.
Сердце мое заколотилось чуть ли не в горле, когда Рэтси, подняв засов, провел меня в гостиную таверны с нависающим низко над головой потолком и полом, покрытым слоем песка. Комната освещалась только огнем очага, где ярко-синим солевым пламенем полыхали водоросли. По краям помещения выстроились вдоль стен столы и стулья из темного дерева. А возле самого дымохода сидел за малярным столом, глядя на огонь и куря длинную трубку, Элзевир Блок. Лет пятидесяти, с заметной проседью в густых волосах, кустистыми бровями и очень красиво очерченным лбом, какого я больше ни у кого никогда не видел. Широкое его лицо вообще отличалось правильными чертами, и при всей застывшей на нем суровости производило приятное впечатление. Он был крепко сбит, по-прежнему невероятно силен; истории о его выносливости и отваге передавались из уст в уста. «Почему бы и нет» принадлежала уже нескольким поколениям Блоков, которые относились к коренным жителям этих мест, хотя мать Элзевира происходила откуда-то из Нидерландов, благодаря чему он получил иностранное имя и мог говорить по-голландски. Подробности его жизни были мало кому известны, и люди часто удивлялись, каким образом ему удается удерживать свое заведение на плаву при столь малом обороте, однако, похоже, он никогда не испытывал недостатка в деньгах, и те же самые люди, которые любили рассказывать о силе Элзевира, говорили еще о вдовах, коим вдруг кто-то помог, больных, получивших подарки невесть от кого, намекая, что часть из них – от Элзевира, пусть он и кажется таким мрачным и молчаливым.
Едва мы вошли, он повернул в нашу сторону голову, поднялся на ноги, лицо его стало мрачнее прежнего, и я со своим вечным перед ним страхом отнес это на счет своего появления.
– Мальчишке-то что здесь понадобилось? – резко осведомился он у Рэтси.
– То же самое, что и мне, а точнее, стакан «Молока Арарата», дабы выгнать благословенным его теплом из наших костей осеннюю стужу, – ответил Рэтси, пододвигая к малярному столу еще один стул.
– Года у него еще детские, и лучше