переспросил ученый счетовод Вячеслав Сергеевич у матери, – небось опять к пристани побежал. Ох и сорванец ваш Серёжка. Помяни моё слово, Татьяна, вырастет, да не изменится, так и будет бегать.
Вячеслав Сергеевич вел за собой лошадь, но приостановился в разговоре, отчего кобылка ткнулась ему мордой в плечо. Он покачал головой и, поправив узду, продолжил свой путь.
– Спасибо вам, – не к месту сказала встревоженная мать и побежала дальше.
А в это время в самом тихом уголке села, на пруду, в котором солнышко играло искрами на легкой ряби, среди густой зелёной листвы на мостках стоял Сережа Есенин. Он стоял в белой холщевой рубахе на досочке посреди пруда, застыв, словно прислушиваясь и проникаясь красотой природы, окружавшей его со всех сторон. Маленький Серёжа, молча смотрел на все это прекрасное естество, восхищаясь и еще не понимая, что это его судьба.
Его золотые волосы, казалось, отражали солнечный свет и искрились, как вода в пруду, а большие голубые глаза были как частички неба в далекой вышине. Пухлые губы были слегка приоткрыты, румяные щеки сияли, как спелые яблочки, и сам Серёжа выглядел эдаким крепышом и, несмотря на задумчивый вид, был еще тем сорванцом.
Малыш в белой рубашечке, стоящий на мостках посередь водной глади, был единым целым с этой чудесной сельской картиной, дополняя ее своим живым и острым взором.
– Ах вот ты где… А ну, быстро домой! – Татьяна Фёдоровна наконец-то нашла своего огольца, который сбежал со двора без разрешения, за что предсказуемо получил шлепок по попе.
И Сережка, увернувшись от матери, сломя голову помчался домой.
Сцена вторая
До сегодня еще мне снится
Наше поле, луга и лес,
Принакрытые сереньким ситцем
Этих северных бедных небес.
Огромный шумный город с высоченными небоскребами, взметнувшимися в небо как символ молодого алчного капитализма, жил на широкую ногу. Тарахтя и непрестанно сигналя, сновали автомобили, мальчишки звонко выкрикивали последние новости, гудела нескончаемая толпа, одетая, как на подбор, в деловые костюмы темных тонов.
А среди этих невообразимых потоков, никого и ничего не замечая, легко и изящно порхала Айседора Дункан в дымке полупрозрачного шарфа. И хмурые люди невольно расступались, освобождая путь божественной нимфе.
Она и ее спутница вышли вовсе не из садов Эдема, а из обычной кофейни, стоявшей тут же на углу, и сразу окунулись в бешеный ритм стального города.
– Это невыносимо! – воскликнула Айседора, нахмурив бровки, – этот мальчик, в конце концов, сведёт меня с ума. Мало того, что я пожертвовала своими принципами, чтобы быть с ним, так он ещё постоянно демонстрирует мне своё невежество. – Она никак не могла успокоиться после проделок своего мужа вчерашней ночью.
– Зачем же вы тогда взяли его с собой, раз вам с ним так плохо? – спросила ее компаньонка.
Дункан