осколок гранаты скосил напрочь. А знашь, какая молитва у нас казаков перед боем была главная? Помилуй, Господи Иисусе Христе, коня и меня!
Я с восхищением вопросительно поглядел на бабушку, которая засмеялась и, поняв меня без слов, сообщила:
– Этому старому пеньку ветхому годами уже под сто лет.
Дед заворчал:
– Чивойта? Цыц та! Мине, Катерина, как-то срамно слушать твои оскорбления по моему адресу.
Немного помолчал и задумчиво продолжил:
– Хотя, как не погляди, я кубыть[25] действительно старый. Тятьку твоего, Катерина, Федосея помню, как он ешо вовзять[26]зелёный без порток бегал под стол. Да-а-а.
Немного помолчал, вытащил из кармана шаровар кисет, насыпал немного самосада на обрывок газетного листа, скрутил «козью ножку» и обратился к бабушке:
– Катерина, чадушка[27] моя, дай-ка старику серники[28].
Бабушка заворчала:
– Нечего тут дым разводить, и без того вон как от печи пышет.
Дед Воробей, что-то невнятно проворчал в свою всклокоченную бороду, спрятал забитую самосадом цигарку в карман шаровар и обратился ко мне:
– Лександра, приходи ноня[29] к нам вечерять, порадуй старика.
Он ещё немного посидел, а затем, кряхтя и подкашливая, встал, вновь повернулся на образа, перекрестился, нахлобучил свою папаху на голову и, медленно выходя из куреня, попрощался:
– Бывайтя с Богом!
Бабушка выглянула в окно и сказала:
– Ишь, почекилял,[30] старый, кудай-то. – И продолжила возиться у печи.
Она ухватом-рогачём[31] засунула чугунок с пшённой кашей в хайло[32] предварительно жарко протопленной русской печи, прикрыла его металлической заслонкой. Затем поставила ухват, кочергу для разгребания, ворошения углей и чаплю[33] в угол у печи. Устало опустилась на припечье[34] и уголком передника вытерла мокрое от пота худощавое смуглое лицо. Затем она, поправив сползший на голове платок, опустила на колени свои узловатые, натруженные загорелые руки с выпирающими венами. Я присел рядом с ней, немного помолчал, а потом спросил:
– Бабуля, я слышал, что дед Воробей – наш родственник. Кем он нам доводится?
То, что я услышал, меня поразило. Бабушка Екатерина улыбнулась и, обняв меня за плечи, сказала:
– Внучек, дед-то Тихон Воробей был двоюродным братом моего деда Ивана. Погутарь[35] с ним – он много тебе поведает о наших дедах. Прозвишша их были – постные казаки.
Я же продолжал:
– Почему их называли постными казаками?
– А ты, милок, вот вечер и поспрашай деда.
Она медленно встала с припечья и, подойдя к большому старинному кованому сундуку, стоявшему в дальнем углу горницы, вытащив из него солдатскую гимнастёрку и казацкую фуражку с красным околышем, подала их мне со словами:
– Пойдёшь к деду вечерять, подари ему гимнастёрку и фуражку. Гимнастёрку мне за крынку молока отдал солдат, приезжавший как-то к нам на уборку. Я её перешила на тебя, но тапереча