было найти хоть одну симпатичную мордашку?
Первой реакцией Голема было изумление – и обида. А потом до нее дошло. Как же она сразу не поняла? Возможно, Мо и не нанимал работниц, руководствуясь исключительно их внешностью, но и он тоже позволял себе роскошь иметь выбор.
– Ты хочешь сказать, что никогда этого не замечала? – недоверчивым тоном спросила ее Анна Блумберг. – Не замечала, что Мо Радзин кого попало к себе в пекарню на работу не берет?
Они вместе прогуливались по дорожке, огибавшей детскую площадку в Сьюард-парке: после того памятного лета, когда Хава прислала ей лед, они стали встречаться там раз в несколько месяцев. Место встречи выбирала Анна; она по-прежнему побаивалась Голема, и в общественном месте встречи давались ей легче. Кроме того, это было возможностью показаться на людях в обществе добропорядочной женщины. Мамаши с колясками смотрели, как они идут рядом, вполголоса обсуждая что-то серьезным тоном, и гадали, о чем вообще могут говорить друг с другом две столь разные женщины. Некоторые высказывали предположения, что овдовевшая миссис Леви в отсутствие собственной семьи взвалила на себя общественную обязанность вернуть незадачливую мисс Блумберг на путь добродетели. Жизнь Анны и впрямь начинала, пусть и потихоньку, налаживаться. Она устроилась на работу в новую прачечную, где ей платили достаточно, чтобы она могла позволить себе снять небольшую квартирку на четвертом этаже, в которой имелись не только открывающиеся окна, но и выход на пожарную лестницу. Кое-кто из ее старых знакомых теперь даже здоровался с ней при встрече на улице.
– Ну, пожалуй, я замечала, что покупатели на нас глазеют, но воспринимала это как нечто неизбежное, – отозвалась Голем. – К тому же я была единственным исключением, так ведь? Мо меня не выбирал, он взял меня на работу из уважения к покойному равви Мейеру. Будь у него выбор, он дал бы мне от ворот поворот.
– И наказал бы самого себя, потому что его процветание – целиком и полностью твоя заслуга, – фыркнула Анна. – Да ты сама посуди, – сказала она, видя, что на лице Голема отразилось сомнение. – Где бы он был без тебя? Сколько противней отправляется в печи в среднем за день?
– Тридцать пять, – без заминки отозвалась Голем.
– До твоего появления их было в лучшем случае две дюжины. Та же витрина, те же очереди, только теперь они продают в полтора раза больше выпечки. Разница в тебе. – Она покосилась на спутницу. – Он тебе хотя бы прибавку к жалованью дал за всю ту дополнительную работу, которую ты тащишь на своем горбу?
– Пятьдесят центов в день.
Анна выразила свое мнение о щедрости Мо, снова фыркнув, но тут дорожка повернула, и вниманием молодой женщины всецело завладела маленькая фигурка на детской площадке для мальчиков: темноволосый малыш с ангельским личиком забрался на верхнюю перекладину качели и устроился там, болтая ногами в дюжине футов над не успевшей еще до конца оттаять землей.
– Нет, этот ребенок смерти моей хочет, – пробормотала Анна, и в сознании