одну необработанную гроздь, начинает ее чистить и автоматически съезжает обратно в прошлое. – Выбор был, мягко говоря, небогат, это да, ну и всякие очереди километровые за сахаром по талонам или за яйцами, но что-то базовое, хлеб там, не знаю, как у вас, а у нас дома водилось всегда, другое дело, что мне некогда было есть, то занятия, то работа – а ее еще и прибавилось: раньше почту через день разносила, а с поздней осени начала каждый день, а то все не хватало, и расходы выросли, бабушке колоть надо было что-то импортное, какое-то время помогало. Так что еда отошла на задний план, да… Так, не хотела ведь дальше вспоминать, завтра уже тогда.
– А ты не докончила про переворот в сознании историка!
– (вздыхает) Да, какой там переворот, мелкие мелочи… Тоже где-то в декабре-январе, как раз я тогда сдавать немножко начала, уроки еле высиживала, очень спать хотелось – так что плохо помню те моменты, которые ему почему-то показались существенными – как-то там посмотрела, что-то таки сказала или даже подсказала – и вдруг его осенило. Звоночки, сигналы, всё встало на место. Ну и что, ничего, побил себя мысленно по голове и постарался выкинуть меня из нее окончательно. Всё, девочки, завязываем, дальше будет завтра, если проснетесь вовремя.
***
Первого января никто, кроме мамы, разумеется, вовремя не проснулся – так что та, прихлебывая чай и позевывая, в одиночестве потихоньку разбирается с остатками пиршества, которыми завален весь разделочный стол: что-то запаковывает и отправляет в холодильник, что-то выкидывает, что-то кидает на сковородку. При этом не забывает и попробовать от всего понемножку, не одобряя собственный аппетит – после вчерашнего-то – но и не слишком мучаясь по поводу возможных последствий. В процессе раскопок натыкается на всю ту же старую общую тетрадь, перелистывает пару страниц, разворачивает вложенные листки, исписанные вдоль и поперек, читает, морща лоб и качая головой, как будто пытается что-то вспомнить, а вспоминается сплошная ерунда – или сносит на более отвлеченное.
30 января 1990 г. (вторник)
По нашим тогдашним представлениям, хорошим учителем считался прежде всего тот, кто умел интересно – и много – рассказывать. Фронтально-лекторский подход со стороны смотрелся солидно, «как в институте», а нам не нужно было прилагать каких-либо умственных усилий – сиди себе и слушай – но и не скучали, так что нравились такие учителя всем.
Будучи неплохим рассказчиком, Сергей Николаевич тем не менее такого фронтального метода обучения не любил и по возможности старался избегать. Он считал, что дети все равно слушают по принципу «в одно ухо влетело, в другое вылетело», даже в тех редких случаях, когда пытаются конспектировать. Активно и постоянно должны были работать все – быстро реферировать выжимки из учебника, отыскивать что-то дополнительное вне школы и представлять в классе, работать в группах… – даже опросы он часто делегировал: первый задавал сам, ответивший задавал второй вопрос следующему и т. д. Сам он только дирижировал происходящим.