Заводить что-то там с учителем – это ж не только моветон, но и просто чертовски трудно уже с организационной точки зрения. Нет, сделала, что хотела, буду вспоминать всю жизнь, и перед тетками теперь не стыдно, это самое главное. – Простите еще раз. «Пусть она вас больше не тревожит» и так далее.
СН: – Ничего, Ольга Пална, все понятно. И давайте-ка уже по домам, и так задержались.
И вот здесь во всей этой истории можно было бы поставить точку. Приличную, порядочную и разумную. Именно так все обязано было закончиться – а вернее, даже и не начаться. Поэтому придется метафорически отчертить горизонтальную линию и дальше писать левой рукой.
И вот здесь во всей этой истории можно было бы поставить точку, если бы не одна дурацкая случайность.
Историк берет со стола портфель, Оля поднимает с пола сумку, вешает ее на правое плечо, оба направляются к двери, каждый торопится покинуть место преступления. Дверь – высокая, беленая, слегка рассохшаяся – естественно, снабжена ручкой – не той, что опускается вниз, и не круглой – а в форме замкнутой прямоугольной скобы. Оля оказывается у двери чуть быстрее и хватается за эту скобу рабочей, левой рукой, не заметив, что историк одновременно протягивает к ней правую, чтобы открыть дверь перед Олей, – с его стороны это удобнее. Таким совершенно непредусмотренным образом их руки оказываются на скобе одновременно – что вызывает легкую заминку. Вернее, она была бы легкой: если бы хоть один из них убрал руку и извинился, инцидент тут же был бы исчерпан. Однако секунды идут и заминка затягивается, превращаясь из случайности в нечто более значительное, грозящее перерасти в фатальное. Умом оба понимают, что руки немедленно следует отдернуть, но беда в том, что сами руки категорически отказываются им подчиняться, прекрасно чувствуя себя и на скобе. Они даже – неприлично и непорядочно – сплетают пальцы, отчего от их кончиков начинает растекаться тепло, грозящее довести Олю до состояния растопленного масла («Интересно, это уже „истома“ или еще „томление“?»), если она не предпримет ничего радикального, например, лечения подобного подобным.
О: – Сейчас, – «умру» будет чересчур, – упаду, – и это правда, потому что она плавится до такой степени, что у нее слабеют колени.
Сергей Николаевич тоже чувствует себя далеко не лучшим образом – или далеко не худшим, в зависимости от переменных и производных. Он даже начинает мысленно выводить формулы – видимо, это нервная реакция – но вовремя себя останавливает. Выпуская из руки портфель, подхватывает Олю за талию, а дальше все происходит само собой.
1. Гори оно все огнем.
2. 501, 502, 503…
Существует подозрение, что в каком-то из возможных параллельных миров эти двое так до сих пор и целуются, продолжая держаться за дверную ручку. Однако в действительности обоих постепенно все больше и больше тянет сменить положение на горизонтальное, и если Оле это кажется оптимальным