уже разъехались по своим делам. Платон вопросительно смотрел в сторону лифтовой площадки, словно ожидал увидеть что-то непредсказуемое. Это и случилось. Металлические двери распахнулись и оттуда вышел высокий качок в синих джинсах и красной обтягивающей майке. Платон вспомнил его, поскольку уже видел случайно утром в парадном холле корпорации, проходя мимо. Лицо его не было ему знакомым, но в первый раз Платон не обратил внимания на широкий шрам, который сильно уродовал в общем-то симпатичное лицо громилы.
– Ты хотел увидеть Тони? Пожалуйста, он перед тобой, – неожиданно сказала Настя.
– Глазам своим не верю!
– Я тоже.
– Как он здесь очутился? Точнее – что он здесь делает?!
– Не имею никакого представления, – призналась Алмазова, – явно не на перекур вылез. Так бы и размазала его по стенке!
Платон уже приготовился к тому, что автомобиль сейчас рванется с места, прижался в сиденье и даже потянулся рукой куда-то влево, словно инстинктивно хотел пристегнуться, но карательной атаки не последовало.
– Но что он здесь забыл?! Он никогда раньше не появлялся в Сити, насколько мне известно. Ладно, посмотрим, что он будет делать, похоже, кого-то ждет, никуда не идет.
И правда, Тони стоял, лениво прислонившись к стене и раскуривал сигарету, посматривая на ладонь своей левой руки с таким интересом, словно хотел прочитать по ним всю свою судьбу.
Ждать пришлось недолго – через пару минут двери лифта вновь распахнулись, и оттуда с трудом, как всегда, высунулся Александр Соколов собственной персоной. При виде Тони он улыбнулся, и они по-братски обнялись, словно старые друзья, не видевшие друг друга много лет. У Платона просто челюсть отвисла, и, казалось, вытаращились глаза до безобразия. Каким-то чувством он был уверен, что Алмазова сейчас испытывает нечто подобное. Они проводили Соколова и Тони взглядами до громадного джипа Соколова, стоявшего неподалеку в отдельно выделенном боксе места на три, и, даже когда усевшись в машину, те покинули территорию парковки, еще долгое в салоне висела мертвая тишина.
Платон боялся пошевелиться, просто оцепенев. Всеми фибрами души он чувствовал напряжение, окутавшее все вокруг, и даже боялся, как бы от кипения гнева Алмазовой не воспламенился бензобак, и они не взлетели на воздух.
– Сволочь, – яростно прошипела Настя.
Платон вздрогнул, словно эти слова предназначались именно ему.
– Предательская, гнусная тварь! – это было сказано уже гораздо громче, и с каждым последующим словом Платон дергался из стороны в сторону, словно уворачиваясь от летящих пуль, а поскольку в следующие секунды Алмазова, распаляясь все больше и больше, выпустила в след уехавшего джипа такое количество отборной брани, от которой покраснел бы даже армейский прапорщик, то можно представить себе, какого ему было.
– Анастасия Викторовна! Хватит! – взмолился