Филиппа, нарциссом, всегда гордился этой своей профессиональной чертой.
– Наконец Вы пришли, мсье Лавуан, – голос доносился с кресел задних рядов, на котором, как выяснилось после поворота писательской головы, восседал постановщик. Филипп хотел было представить своего начальника мадемуазель Марсо, но та, пока писатель загляделся на молодой талант театральной эстрады, тихо исчезла из поля зрения, оказавшись уже подле сцены.
– Добрый день, мсье Гобер, – уставившись в пол, произнес в ответ Филипп.
– Присаживайтесь, Филипп, – в этом панибратском тоне Лавуан почувствовал пренебрежение к своей персоне, но перечить не стал и лишь молча повиновался приказу, усевшись на соседствующее пустое кресло. – Как Ваше здоровье? Выглядите уставшим. Должно быть Вы измотаны работой.
– Все так, – закивал писатель.
– Стало быть, я могу надеяться, что мы начнем работу над Вашим новым произведением в срок. Если Вас не затруднит, мсье Лавуан, мне было бы правда очень интересно услышать содержание, пусть и самое краткое, Вашей новой пьесы, – Гобер улыбнулся, обнажив свои желтые от пристрастия к сигарам зубы.
Мсье Гобер пусть и был уважаемым в широких кругах человеком, красотой никогда не блистал. Низкий рост, плохая осанка, жирные черные волосы, всегда непременно зачесанные направо, и большой крючковатый нос делали его похожим на противного гоблина. Но талант постановщика у этого маленького человечка безусловно был. За эту его особенность он и был награжден народной любовью, которая прощала все физические изъяны этого человека.
– Я решил… – Филипп начал кашлять толи от волнения, толи от открытого ночью окна. – Решил, что наилучшим решением будет написать рыцарский роман…
– Пьесу, – поспешил поправить писателя мсье Гобер.
– Все верно, – согласился Лавуан. – Пьесу. Подумал будет неплохо написать о сильной женщине, волею судьбы, ставшей рыцарем дабы защитить то, что ей дорого. Героиня, безусловно, должна быть сильной личностью, которая будет не согласна с произволом, который творили мужчины в средневековье, пользуясь исключительно варварским правом, то бишь грубой силой, – посчитал должным пояснить Филипп.
Гобер поморщился. Лавуан было подумал, что идея постановщику не понравилась, что сейчас все его старания выкрутится из ситуации в последний момент, что француз всегда делал изумительно, а самое главное, что его новообретенное вдохновение пойдут прахом из-за мнения такого ничтожного человека как Гобер. Втянув пару раз своим длинным клювом воздух, директор произнес:
– Пусть будет так. Хорошо. Полагаюсь на Ваше мастерство в писательском ремесле. По правде сказать, вся эта суфражистская тематика мне совсем не по душе, но что уж поделать коли такие настали времена. Даже если Ваша пьеса будет дурно написана, на нее все равно сбегутся молодые особы, дабы увидеть наконец того самого сильного женского персонажа, которым их обделила литература.
Она