ее, кажется, что зефиры, барельефы на ней, оживают. Я могу смотреть на это часами, до тех пор, пока полностью не стемнеет. А потом небо… Такое небо бывает только у нас. Густое варево чернил, звезды такие разные, зовущие, яркие смотрят на разрушенный войной город. Но это камни. А Севастополь – это люди и это мы. Мы снова отстроим его…»
Соня перевернула письмо и присвистнула:18 октября 1856 года, Севастополь Максим Серебряков…
– Он жил девятнадцатом веке! А Виолетта в двадцатом. Кто они? Что они? – Соне было так интересно, что хотелось бросить все и начать читать письма дальше.
– Виолетта жила сразу после Великой Отечественной войны, а Максим после Крымской, – Ольга уже бегло просмотрела остальные письма.
– У меня по истории огромные пробелы, – честно призналась Соня и добавила, – я ее прогуливала.
Ольга улыбнулась уголком губ и допила кофе, – а я в это время была по-детски влюблена в историка и вообще не слушала о том, что он говорит.
– И Максим и Виолетта, оба воевали, были на войне. И после войны она их не оставила. Они продолжили быть там и мыслями и всем. Они оба ставили даты в конце, сделав нам этим большой подарок, я разложила письма Виолетты, она были немного запутаны – Ольга начала первая.
–Оля! – Соня рассмеялась, – ты гений. Я только подумала о том, что даты надо посмотреть. Разложить там и все такое. В этом подруги очень сочетались. Одна жила в центре собственного хаоса, а другая любила порядок. Только одна при этом работала с цифрами, а вторую с натяжкой можно было назвать ученой.
Соня, тем временем читая письмо Максима, вдруг, расхохоталась в голос.
– Ляля! Оля, а где тазик? Тот с фиалками и кувшином?
Ольга, усмехнулась домашнему имени «Ляля», прозвучавшему впервые, но очень естественно, молча показала на кухонный стол, на котором стоял пока еще ни разу не использованный нарядный дуэт. Это был старый умывальный набор начала двадцатого века подруги нашли его на чердаке на прошлой неделе, отмыли и планировали начать использовать в августе, когда пойдут фрукты и овощи и можно будет делать заготовки на зиму. Почему-то обе женщины мечтали начать варить варенье, хотя, ни одна ни другая, пока еще не представляли, как это делается. Да и варенье не особо любили. Соседка дала им несколько банок с яблочным вареньем, оно так и стояло в холодильнике.
Наверное, варенье было для них символом домашнего. Уюта?
– Слушай, – продолжила Соня.
«Севастополь мой удивительный город. До сих пор не знаю, как бы я показывал этот город кому-то из родных. Какие улицы первыми? Какие дома? Хотя показывать пока нечего. Город в руинах. Но я мечтаю. Вчера решил, что надо обживаться. Живу не на квартире, а словно в поле. Ранец и скатка, вроде бы и не нужно ничего больше. А ведь всегда в любом месте я умел быстро создать уют. Давай, я буду обращаться к тебе? Никогда не вел дневника, а тут решил начать сразу с писем и никак не могу понять, как будет лучше. Я буду писать тебе, «Мой дорогой друг». Так вот, представляешь, половину дня я просто гулял.