запаха он никогда раньше не ощущал. Из чего они его тут гонят? Из какой-нибудь подгнившей брюквы? Вряд ли из зерна, нужно очень постараться, чтобы из зерна сотворить эдакий кошмар…
– Да не морщись, князь! – Ротмистр стукнул своей кружкой о край кружки Трубецкого. – Тут как в атаку на каре, зажмурился – и ура! Давай!
Чуев залпом осушил свою кружку.
– Вот ведь дерьмо какое, будто деготь… Но кишки согревает, это правда… – Ротмистр взял кусок хлеба, с хрустом откусил. – И хлеб поганый, с желудями, что ли… Вот ведь народец прижимистый… или нищий, тут как взглянуть. И пекли его как бы не с неделю назад… Да ты пей, князь, вон, мосье француз на тебя выжидательно смотрит, думает – выпьешь, так и болтливее будешь… Будешь, а, князь?
Трубецкой выдохнул и влил в себя жидкость из кружки. Лишь бы не закашляться, не поперхнуться этой гадостью… Не хватало еще вытошнить сивуху из себя прямо на стол… Или, постаравшись как следует, на капитана. Хотя идея, в общем, привлекательная… Словно кислоты хлебнул, болезненный жар стек по пищеводу в желудок, рот наполнился мерзким вкусом сивухи.
– Закусывай, князь, это тебе не шампанское. – Ротмистр сунул в руку Трубецкому хлеб и брынзу. – На вкус внимания не обращай, жуй да глотай… А я пока по второй налью, чего нам мелочиться?
Трубецкой хотел возразить, но гусар уже снова разлил самогон в кружки и снова провозгласил тост:
– За победу!
– За нашу победу, – прохрипел Трубецкой и усмехнулся, цитату все равно никто не поймет и не оценит. – За наших гусаров в Париже!
Вторая порция прошла значительно легче, настолько легче, что Трубецкой, допив самогон и закусив его куском брынзы, соорудил на своем лице улыбку и повернулся к капитану, стоявшему у окна, скрестив руки на груди:
– А вы не хотите присоединиться к нашему тосту, капитан?
Француз покачал головой.
– Напрасно, ведь наша армия в Париже – всего лишь вопрос времени. – Трубецкой взмахнул пустой кружкой. – Через годик. Войдем мы со стороны Монмартра… Вы же согласитесь со мной, что с его высоты открывается прекрасный вид на город… и обстрел тоже восхитительный. Поставить батарею пушек и от всей души внести посильный вклад в архитектуру Парижа… В конце концов, если Наполеону можно из пушек на парижских улицах стрелять, то почему бы и нам не развлечься… Как думаете, Алексей Платонович?
– А улицы там как – широкие? – спросил ротмистр. – По скольку в ряд гусары пройдут?
– Нет, – покачал головой Трубецкой. – Улицы в Париже узкие, будто созданы, чтобы баррикады на них ставить… Пехотой брать будем. Или вначале пушками расчистим дорогу, а потом уж и гусары с кирасирами…
– За конницу российскую! – провозгласил ротмистр, разливая остатки самогона в кружки. – Не самую лучшую на свете, но очень героическую!
– И за пехоту с артиллерией, – подхватил Трубецкой.
Перед первой порцией он опасался, что желудок князя может на низкородное пойло отреагировать как-то не так, но теперь убедился, что пьется княжескому организму