что вы сеньор. Это сразу видать.
— А у тебя-то самого есть сеньор?
— Есть. Да еще какой важный. Как же без сеньора жить!
— А где он сейчас?
— Не знаю. Уехал куда-то из наших краев. Звали его маркиз де Лантенак, виконт де Фонтенэ, принц Бретани; он всем Семилесьем владел. Хоть я его никогда в глаза не видал, а все-таки он мой хозяин.
— Ну, а если бы ты его увидел, повиновался бы ты ему или нет?
— Разумеется. Я ведь не нехристь какой-нибудь, как же не повиноваться. Прежде всего мы должны повиноваться господу богу, потом королю, потому что король вроде бога на земле, потом сеньору, потому что сеньор для нас почти что король. Да все это к делу не относится, вы убили моего брата, значит я должен вас убить.
Старик ответил.
— Я убил твоего брата и тем сделал доброе дело.
Матрос судорожно сжал рукоятку пистолета.
— Готовьтесь! — сказал он.
— Я готов, — ответил старик.
И спокойно добавил:
— А где же священник?
Матрос удивленно поднял на него глаза:
— Священник?
— Да, священник. Я ведь позвал к твоему брату священника! Стало быть, и ты должен позвать.
— Где же я его возьму? — ответил матрос.
И добавил:
— Да разве в открытом море найдешь священника?
Издали доносились отрывистые отзвуки боя, становившиеся все тише.
— У тех, кто умирает там, есть священник, — произнес старик.
— Что верно, то верно, — пробормотал матрос. — У них есть господин кюре.
Старик спокойно продолжал:
— Вот ты хочешь погубить мою душу, а ведь это грех.
Матрос в раздумье потупил голову.
— И губя мою душу, — добавил старик, — ты тем самым губишь и свою душу. Слушай. Мне жаль тебя. Ты волен поступать так, как тебе заблагорассудится. А я выполнил свой долг — я спас сначала жизнь твоему брату, потом отнял у него жизнь, и сейчас я выполняю свой долг, стараясь спасти твою душу. Подумай хорошенько. Ведь дело идет о тебе самом. Слышишь выстрелы? Там на корвете в эту минуту гибнут люди, там они стонут в предсмертных муках, там мужья, которые никогда больше не увидят своих жен, там отцы, которые никогда больше не увидят своих детей, братья, которые, подобно тебе, не увидят своего брата. А по чьей вине? По вине твоего собственного брата. Ты веруешь в бога? Так знай же, что бог скорбит сейчас, бог скорбит о сыне своем христианнейшем короле Франции, который страдает в тюрьме Тампль столь же безвинно, как сын божий Иисус Христос; бог скорбит о своей святой бретонской церкви; бог скорбит о поруганных своих храмах, об уничтоженных священных книгах, об оскверненных домах молитвы; бог скорбит об убиенных пастырях церкви. А мы, что мы делали на том судне, которое борется сейчас с гибелью? Мы старались помочь нашему господу. Если бы брат твой был добрый слуга, если бы он верно нес свою службу, как положено человеку разумному и полезному для нашего общего дела, не произошло бы несчастья с каронадой, корвет не был бы искалечен, не сбился бы с пути, миновал бы эту гибельную эскадру и мы бы сейчас — а ведь нас немало, — мы, доблестные солдаты и доблестные