тот возраст человека, когда он уже избавился от иллюзий, принимает жизнь, как она есть, а спокойствие ценит прежде всего.
В нём также не видно было ни желаний, ни стремления к чему-то высшему – он был рад тому, что у него было…
При виде молодого человека Януш с почти отцовским радушием распахнул ему объятия и прижал к сердцу.
– Правда, что я для тебя нежданный гость? – спросил он, растёгивая кожух и ремень, и чувствуя себя как дома. – Ты знаешь, что я неохотно пускаюсь в дорогу, и готов в моём варшавском дворце годы сидеть, смотря, как течёт Висла… и в большем не нуждаюсь; но я соскучился по тебе. Ну, и меня беспокойство за тебя охватило.
– А это почему? – спросил Семко, слегка смешавшись.
Януш огляделся, возле дверей стояло несколько человек из их двора; он сделал им знак, что об этом поговорят позже, и радовался Плоцку, где бегал ребёнком.
Когда свой или чужой переступал порог дома, первым делом у нас всегда было думать о еде и питье. В более давние века эта традиция соблюдалась строже; пану дома даже не нужно было выдавать приказов.
Едва они сели в большой комнате, когда уже на стол несли скатерти, челядь усердно начала суетиться. Семко наливал приветственный кубок.
Между тем все старшие слуги Зеймовита, привязанные к панскому роду, а стало быть, и к главе его, вскоре ломились поздороваться с князем Янушем. Это сердечное рвение вызывало, может, некоторую зависть у Семко, но он не смел по себе этого показывать.
Сразу прибыли с поклоном и воевода, и хорунжий, мар-шалек и канцлер. Януш по-пански, с княжеским величием, но с некоторым добродушием, приветствовал их, точно они принадлежали к семье; он радовался им, улыбался, спрашивая их об отсутствующих, вспоминая былые времена.
Теперь у всех была возможность сравнить двух братьев, таких различных возрастом и характером.
Серьёзность Януша совсем затмевала Семка, который чувствовал, что рядом с братом казался маленьким и второстепенным. Это его мучило. Сердечное расположение в конце концов остыло, потому что самолюбие было раздражено. Януш не видел, или не хотел заметить тучки на его лице, был весёлым, но из своей серьёзности ничего не теряя.
Пока рядом с ними был двор и свидетели, Януш ни о каких более важных делах не спрашивал, не спросил даже о том, что его поразило, – необычайное оживление и приготовления, какие там нашёл.
Только тогда, когда сняли скатерти, Януш шепнул брату, чтобы пойти куда-нибудь поговорить наедине. Таким образом, они сели в спальне за один стол, а Семко, чувствуя, что приближается минута, когда должно дойти до решительного разговора с братом, заранее покраснел от нетерпения.
Он был очень уверен, что брат прибыл с тем, чтобы отговорить его вмешиваться в польские дела; но собирался ли он в них вмешиваться?
Януш пальцами перебирал по столу и думал, прежде чем сказал:
– Слушай-ка, Семко. Мне говорят, что легкомысленные люди уговаривают тебя на опасную игру. Это правда, или нет? Увидев, что ты мне