дверь, родители спросили у дочери: кто эта девочка? И почему она с чемоданом?
Лера расплакалась и созналась: Соня – её дочь. Ей двенадцать лет. Все двенадцать лет она жила у Иакова на даче.
– Что-о-о! – закричал Израиль. – Что ты сказала?
И это было подобно грому. Лера что-то пролепетала в ответ, но это не было принято. Израиль затопал ногами и застучал кулаком по столу. Сара пыталась успокоить то одного, то другого. Но бесполезно! Крик, визг и рыдания сотрясали воздух. Эмоции зашкаливали. Испепелялась атмосфера. Искривлялось пространство. Всё происходило так громко и так колоритно, что гости, сидевшие в гостиной на диване, каждый раз вздрагивали, когда зашкаливали децибелы.
Пётр сжимал детские ладошки. Девочка льнула к нему и прятала в предплечье лицо, когда из кухни доносилось: “Как ты посмела!”, “Что ты наделала!”, “Как мы с этим будем жить?”.
– В чем я виновата? – спрашивала девочка, хлопая влажными длинными ресничками.
Пётр её успокаивал:
– Ты ни в чём не виновата. Потерпи немного. И всё образуется.
Прошёл час, и в дверях появился Израиль.
Соня встала к нему навстречу и вытянулась в ниточку. Она была готова держать ответ. Только за что? За вину своего рождения? Или за проживание без семьи, без заботы, без материнской ласки?
Израиль взял её за плечи и развернул лицом к свету.
– Дай я на тебя посмотрю.
Всмотревшись в белёсые бровки, бордовые щёчки и синие глазки, он провёл рукой по волосам.
– Блондинка?
Девочка вздохнула: блондинка.
– Синие глазки?
Девочка печально кивнула: синие.
Израиль с сомнением поцокал: “Цэ-цэ-цэ”. И наконец заключил:
– Моя порода.
Наклонился и чёрной с проседью бородой пробороздил беленькое детское личико. Поцеловав в лоб, старик воскликнул:
– Нет ничего лучше, чем еврейский ребёнок!
Девочка удивилась, но виду не подала. Держалась строго, вопросов не задавала. Во всём чувствовалась твёрдость характера: в осанке, во взгляде, в тугих косичках и сжатых кулачках.
В гостиной появилась Сара. Растрёпанная и заплаканная, она сразу запричитала:
– Ой, ты моя деточка! Ой, ты моё солнышко! Ой-ой-ой! Как же тебе жилось без меня? Столько лет! Столько лет! Ну ничего. Теперь я тебя буду любить! Я тебя так буду любить, что ты не захочешь, а станешь у меня счастливой! Я буду тебя жалеть и баловать! Я буду тебя обожать. Хочешь земелах?
Девочка помотала головой.
Сара прижала её к себе и включила еврейскую бабушку, какой бывает только еврейская бабушка с присущей ей сверхлюбовью, сверхтревожностью и сверхопекой.
– Чего ты хочешь, деточка? Скажи. Я всё исполню.
Девочка посмотрела на Леру.
Сара перехватила взгляд и строго прикрикнула на дочь:
– Чего стоишь? Леора! Ты мать или кто? Иди, поцелуй свою детку!
Все трое обнялись и поцеловались.
– Я знала! Знала! – вторила девочка, рыдая. – Я знала, что вы моя мама!
Лера взвыла, да так громко и отчаянно, что даже Пётр, глядевший