имя, фамилии нет!
За черным камнем она отыскала могилу, небольшую известняковую ступу. Присела на корточки. По датам выходило, что парень приехал на остров в шестидесятых, да так на нем и остался. Просто исчез из прежней жизни, и за двадцать лет фамилия ему так и не понадобилась. Никто просто не спрашивал его об этом.
Ближе к вечеру загорали нагишом среди коряг, и начиналась еще одна жизнь, которых в одном дне умещалось несколько, как матрешек. Она лениво переворачивалась, подставляя под солнце белесые подмышки. Не поднимая головы, запускала руку под полотенце. А потом просто отбрасывала его.
Когда темнело, покупали ром и сигареты и большие бутылки с колой. Сидели на веранде, которая висела на боку нашей хижины, как люлька.
– Помнишь, он все твердил: рай, рай?
Я вспоминал попутчика из Ашхабада.
– Ром и девки, мечта шахида – вот что…
Ее улыбка блестела в темноте.
– А рай – это когда пространство убивает время.
– Просто съедает его, как гусеница.
16
Здесь жили в основном тихие европейские люди под сорок – как и мы, парами. Целыми днями лежали на помосте, молча уткнувшись в «Код да Винчи» или «Кафку на пляже». Только по оставленным на досках книгам можно было понять, кто откуда. Вечерами курили марихуану, тихо разговаривали на верандах. Складывали из ракушек мандалы или строили пирамиды. Купались редко, ели мало. Алкоголь популярностью не пользовался, пляжный бар стоял на отшибе пустым. Только мы в нем, по правде сказать, и отсиживались. Правда, однажды сонную жизнь нашего лагеря все-таки потревожили. Это был невысокий сутулый француз, новоприбывший. Головастый и худой, он был похож на крупное насекомое и суетился, перетаскивая вещи. За ним равнодушно плелась тайская девушка с густой черной гривой. Судя по всему, он привез ее из Бангкока, где взять девушку на неделю недорого стоило.
С появлением этой парочки на помосте сразу наметилось оживление. Даже пара «голубых» шведов и та оторвалась друг от друга. Девушка сразу бросила француза и ушла на кухню к хозяйке. Болтая, обе презрительно смотрели, как тот аккуратно вытряхивает циновки и расставляет на веранде стулья. Подносит к хищному носу какие-то тряпицы. Наконец он закончил и влез к нам на помост. Глядя в пол, позвал девушку в дом. Она хотела поболтать еще и театрально сопротивлялась, даже заламывала руки. Он зло потащил ее, а наши, как по команде, уткнулись в свои книжечки.
Я встретил его ночью в баре. Француз пил виски, прихлебывая через раз пиво, и угрюмо пялился на экран, где танцевали девушки в мокрых шортах. Голос его спутницы снова доносился с кухни. Каждый раз, когда на берег долетал ее хохот, он отворачивался к морю. Мне стало его жалко. Магометанский рай, который он, наверное, целый год рисовал в воображении, превратился в ад. Глядя на перекошенное лицо, я видел, что он страдает.
– Мишель. – Он пожал руку и снова уткнулся в рюмку. А больше говорить было не о чем.
Через пару дней, разбитый и какой-то потерянный, француз съехал.