– наспех, всё случайно,
Всё – месть за страх. И эта месть
Ни для кого не тайна.
Куда ни ткнусь – кресты, слова —
Без вести, ниоткуда.
Я сам – отнюдь не голова,
Гарнир с другого блюда.
Я поклянусь – а ты поверь
С улыбкою секундной:
Из всех обдуманных потерь
Была ты самой трудной.
Лукавство ветреной души
Любых божеств – главнее.
Забудь о всех, для всех пляши,
Плясунья Саломея.
«Сиреневый куст пробудился, броваст и глазаст…»
Сиреневый куст пробудился, броваст и глазаст,
Хороший сосед, мне везёт на хороших соседей.
Зернисто блестит на припёке узорчатый наст,
Как лучшее лакомство, солнцем апрельским изъеден.
Деревья отходят от снов, в полушаге от сна,
Ещё не очнулись, но рябью подёрнулись веки.
Зелёным прозрачным дымком окатила весна
Подлесок, опушку и жертвенный край лесосеки.
Ни местных певцов, ни залётных не видно. В пути
Они задержались, скорее всего на подлёте.
Завидишь их, встанешь – и с места никак не сойти,
Пока не расслышишь их крики: «Здорово живёте!»
Взбирается солнце всё выше, на целый вершок,
В чистейшей плывёт бирюзе, и вокруг ни пушинки,
Ни облачка. В луже возник ниоткуда божок
Глазастый, прозрел головастик вертлявый в икринке.
И тельца-то нет, лишь большущий вбирающий зрак,
Рождён на дороге, на самой тропинке к сараю.
В полнеба скамейка над ним, отсыревший барак,
Назавтра замёрзнет к утру или… кто его знает.
Ясновельможный возлюбленный пан,
Ясновельможный возлюбленный пан,
Смажь сапоги, отряхни свой жупан,
Деда папаху поглубже надень,
Брови насупь —
рассветает твой день.
Ненависти вековое ружьё
Нежно сними, оботри с него пыль.
Выбери камень и место своё,
Тяжко вздохни во весь мир,
во всю ширь.
Похорони себя,
Галицкий пан,
Шкуру спусти свою на барабан,
Сердце раздуй
во всю грудь, во сто крат.
Станешь храбрей всех, бесстрашный солдат,
На сволочь штатскую стань непохожим,
С сердцем огромным воин без кожи.
Небо прольётся
в дожде и в божбе,
Дивчина вспомнит во сне о тебе.
Семинарист отзовётся стихом.
Холм над тобой порастёт лопухом.
Прошлогодний, замаранный сажею
Прошлогодний, замаранный сажею
Снег потёк у крыльца, под стеной.
Будто Блок, пожираемый заживо,
По весне постаревший, больной,
Город вновь исхудал и обуглился.
Пепел выжженных душ сквозняки
Выдувают из комнат на улицу,
И летит он до самой реки.
Разветвляются