но умудрился упасть на колени. Чтобы не упасть дальше, он обнял ее за талию. Инна вытаращила глаза, попыталась оторвать от себя ее руки, но он мертвой хваткой сцепил руки, и у нее не получалось даже двинуться с места.
– Вот это – по-нашему! – обрадовался Толстой. – Скажи ей что-нибудь умное и ласковое!
И Никиту прорвало:
– О моя царица! Я снова увидел тебя!
К Инне стал возвращаться дар речи. Она залепетала:
– Ну-ну, то есть, но-но-но! Познакомиться не успел, а уже – лапать! Я даже не знаю, как тебя зовут.
Никита не расцеплял рук, опасаясь распластаться на полу от слабости, сковавшей его:
– Я тоже не знаю! У меня не было родителей, а все звали меня просто воином.
Тут его руки так ослабли, что Инне удалось расцепить их. Она попятилась от него.
Никита почувствовал, что сейчас упадет и снова сделал несколько неуверенных шагов на коленях к Инне. Язык его сам зашевелился, выпуская слова, которые он еще не успел обдумать:
– Наша ночь была изумительной!
Все присутствующие разинули рты, а Толстой бурно зааплодировал.
Инна попятилась и отбежала за соседний стол. Но в ее глазах начало сквозить любопытство к Никите. А тот уже потерял ее из виду, растерянно хлопал глазами, растянулся на животе и замер.
Хеопсыч многозначительно усмехнулся:
– Подумаешь, царица! Да у меня девять цариц было, не считая… забыл чего не считая. А главных из тех, девяти, помню: Зарима, Тахина, Шахина, да еще Блохина была, зарплату она выдавала и профсоюзные взносы собирала.
Цезарь снова поднял ложку:
– Подумаешь, девять! У меня сто девять наложниц было, не считая цариц! Все наложницы накладывали мне еду, и еще продукты тоже, в тарелки. А царицы потом тарелки мыли.
Толстой тоже не удержался, чтобы не высказаться по такому поводу:
– Мужики! Сколько у меня почитательниц моих произведений было, вам всем до ужина не сосчитать! Но ужинов впереди еще много, так что можно стараться!
В это время Инна незаметно проскользнула до выхода из столовой и, усмехаясь, исчезла за дверью.
Но окончательную точку в споре о царицах поставил Ищун:
– Если их сосчитать не получается, значит, их так много не надо! Сокровища считать надо! А цариц – хватит и по одной, ежегодно, но на каждый день, чтоб они зарплату постоянно выдавали!
Все с ним, молча, согласились, и многозначительно закивали. Только Толстой удивленно спросил: «Зачем тебе сокровища?»
А Никита, приходящий понемногу в себя, смутно услышал голос Ищуна: «Для справедливости. Я человек справедливый и считаю, что каждый должен найти свое сокровище. Я тоже обязан вместе с каждыми, каждый день его искать, и постоянно находить! Я же всю Аляску из-за своих сокровищ перерыл и перемыл, пока к остывшему ручью не примерз. Аляску же купить обратно хотел на золото, но не успел».
Пока голос звучал в ушах у Никиты, он соображал, про что звучит этот голос, а когда перестал, почти про всё забыл. Только запомнилось, что для справедливости