и что-то еще, и еще; снова тот голос, мать, отец, бабушка…
…Бабушка, Клавдия Ивановна Теплицына, была еще совсем не старой, даже молодой: ей было едва за пятьдесят. Выглядела она, однако, гораздо старше своих лет. Константин Константинычу казалось, что один только внук снова вдыхал в нее жизнь. Глядя на Борю, мать и в самом деле преображалась, становилась на десяток лет моложе – развлекала его, катала в коляске на улице, кормила. С его рождением она совсем перестала сетовать и на раннюю женитьбу сына, и на совсем уж раннее отцовство – в день, когда Зина сообщила, что понесла, матери от волнения пришлось вызывать скорую.
Рождение внука изменило все. Все тяжбы были забыты, и даже сам быт – на тогда еще двадцати двух квадратных метрах одной комнаты – стал будто бы мягче. Заботы вокруг новорожденного объединили поколения.
Однако в те часы, когда Боря спал, или был со своей матерью, или еще чем занят, – Константин Константиныч иногда бросал на мать взгляд и видел ее совсем другой. Глаза на бледном, измученном лице казались почти неживыми, высушенными.
– Я не узнаю город, – сказала она ему как-то, когда они были вдвоем. Занятий в институте в тот день не было.
– Он будто бы населен призраками. А порою закроешь глаза – и вот мне снова семь лет, папа в форме инженера-путейца ведет меня за руку через Третью линию, и все дети, мальчишки особенно, с завистью смотрят на его петлицы.
Она вздохнула.
– А потом я открываю глаза и вспоминаю тот день, когда Временное правительство устроило летнее наступление… проклятая поездка папы на фронт… впрочем, быть может, для него это был не самый плохой конец.
– Он бы мог стать военспецом, – мягко сказал Константин Константиныч.
– А если бы не стал? Не захотел бы? Твой отец вообще был рабоче-крестьянского происхождения, помогло это ему в тридцать восьмом?..
Но тут проснулся Боря. Мать вскочила и, тяжко переступая больными ногами, бросилась к внуку.
– Что, мой маленький? Что, мой хороший? Маму зовешь? Мама не может сейчас подойти, она на работе… но она очень скоро вернется… спи, Боренька, спи…
На Новый год, совпавший с новосельем, пригласили всех: и Лазарь Ефимыча с Бусовцевым, соседей по покинутой коммуналке, и Константинконстантинычеву студенческую ватагу, и даже новых соседей по лестничной клетке, с которыми едва успели познакомиться, – Надежду Юрьевну с дочкой.
– Двушка, двух-ком-нат-на-я! – восторгался Бусовцев, сварщик с завода № 190. За этим номерным индексом скрывалась ждановская судоверфь. Ему, почти разменявшему в коммуналке четвертый десяток, неожиданное счастье младшего товарища казалось невероятным.
– А санузел?
– Совмещенный.
– Показывай! А балкон есть?
– И балкон есть. Маленький, правда.
Бусовцев велел вести себя на балкон и, выйдя туда, немедленно закурил – в квартире с ребенком это было запрещено – и угостил новосела. Константин Константиныч не стал отказываться. Впрочем, дым тут же просочился через окно, прибежала