История отставного ротмистра Крюкова. Дроздов Дмитрий

коня, в сарай сведу, распрягу да сенца задам. Овсом не богаты, а сенца у нас навалом. А ты в избу иди, барин, там тебя встретят.

      Забрал он у меня узду, повёл коня. А конь уши поджимает, всхрапывает, словно недоброе чует. Подошёл я, по холке его потрепал, успокоил. Пошёл он за мужиком, а я в избу направился. В сени захожу: пол покатый, половицы скрипят одна другой жалобней, ни свечи, ни лучины, темно, как в могиле, лишь тусклая полоска света из приоткрытой двери. Отворил я её, вхожу в горницу. И там не веселее.

      Потолок низкий, гарью закопчённый, стены – брёвна небеленые, кое-где мхом зелёным подёрнулись, окна – что бойницы, паутины в углах. Посреди горницы стол под грязной скатертью, узкий да длинный, как домовина, по обоим краям его скамьи во всю длину стола, на скамьях люди, по четыре с каждой стороны, и ещё места в избытке. Под потолком вместо лампы коптилка какая-то подвешена, толи с маслом, толи со смолой какой, чадит нещадно. На столе посуда грязная, какие-то объедки – видать, ужинали только что, посреди стола бутыль большая с чем-то мутным, кружки. А в красном углу иконы покосившиеся, лики на тех иконах до того грозные да мрачные, словно скорбят о всём здесь происходящем. И тишина. Молчат людишки, меня разглядывают, только мышиная возня да писк по углам. Молчу и я, снял фуражку, перекрестился на образа, людишек оглядел. Все обросшие, одеты чуть ли не в рванину – холщовые рубахи у всех на груди распахнуты, ни на одном креста нету. Лица у всех серые, у кого в шрамах безобразных, у кого в язвах. Один во главе стола сидит, в плечах сажень, борода черна как смоль, из-под бровей пялится, хозяин в нём зараз угадывается. Ни дать, ни взять – разбойничья шайка. “Ну, думаю, угодил. Завела чёртова девка, знать за одно с ними.” А глаза у них, у всех блёклые, как туман. Смотришь одному в глаза – вроде на месте,