теперь ты будешь слушать внимательно, и говорить только правду. Учти: Натали – очень опытный инструктор. Поэтому говори правду и расслабься. Понятно?
Он поправил что-то сзади за поясом. Да выложи ты уже свой очень страшный пистолет на стол, если он там тебе так мешает!
– Чего ж тут непонятного! – я откинулся на спинку дивана. – Нет проблем, я не дергаюсь, веду себя спокойно, и вы тоже успокойтесь, я никуда не убегу (это неправда!). Мы тихо поговорим, без стрельбы и все такое…
– Я начну стрелять, только если ты не будешь отвечать, – успокоил меня инструктор. – Постарайся говорить кратко и правдиво, только то, что думаешь ты.
Я часто-часто закивал, мол, давайте уже, я сотрудничаю.
– Волки. Ассоциация? – быстро выпалил Лерой.
– Санитары леса. Регулируют популяции травоядных. Серые. Поле, покрытое снегом. Они в стае. Подбираются. У них голубые глаза, светящиеся в голубых и фиолетовых сумерках.
Я замолчал. Снег скрипел под ногами, как пакет с картофельным крахмалом, расстилался одеялом вековой лунной серебристой пыли. Рваный кашель еле различаемых боковым зрением среди ветвей далеких деревьев ворон прочерчивал черными штрихами тишину. Герда Шейн. Я не вижу ее. Только помню. Мгновения ее ресниц – как тихий полет филина в ночном лесу. А я… Кто я? Человек? Что я делаю на этом поле? Сейчас узнаем. Я оборачиваюсь назад. А позади меня НЕчеловеческие следы. Этакие глубокие точки и от них траектории в снижающейся фазе движения лап. Эти следы – мои получается. И линия горизонта непривычно высоко. И снег непривычно близко. Каждая крошка снега различима даже в этих уже прочно фиолетовых сумерках.
– Э! Да я и сам…
– Что сам? – помог мне Лерой.
– Да я и сам волк!
Лица обоих мразей осветились невесомыми улыбками типа «ну я ж говорил!». Какие-то из кожаных деталей их одежды удовлетворенно заскрипели.
– Все правильно, – похвалила Натали. – И глазки такие голубые, светодиодные.
– Светодиодные. Точно.
– Что ты думаешь о терроризме?
– Он меня не касается. – Отрезаю я. Не касается. Не касается.
– Как это – «не касается»? А если бы ТВОЮ задницу вынесли сейчас из подземки отдельно от остального ливера?
– Не вынесли же. Только стрелять не надо, ладно? – я заныл.
– Еще раз повторяю вопрос. Я не спрашиваю, касается или не касается. Как (пауза) ты (пауза) относишься к этому явлению?
– Да я помню. И опять говорю – пока арабы мочат евреев или узкоглазые мочат друг друга, папуасы всякие или американцы бегают по пустыням – меня это никак не касается. Даже не возбуждает. Когда что-то случается у нас – это интересно. Ну как всем интересно. Что там внутри у раненых или мертвых. Сколько убито, сколько раненых, какие страховки выплачены. Что разрушено, как долго будет восстанавливаться. Все смотрят, и я смотрю. Но я не боюсь. Запугать можно толпу. Но я не в толпе. Я сам по себе. Я успею избежать беды. Как и все. Не избегают беды только неудачники. Такие, которые