не вязалось с образом немощного старца с замутненными глазами. Покосившись на Тетсую, каннуси кивнул, пытаясь улыбнуться, и негромко ответил:
– Мы будем рады, если вы почтите нас своим присутствием. Меня зовут Джуничи Оота, прошу, следуйте за мной. – Каннуси чуть отступил, безмолвно приглашая войти в храм. – Думаю, ты хотел бы идти тренироваться, Тетсуя-кун. Ступай, дальше мы сами.
Тетсуя словно только этого и ждал – быстро поклонившись, он развернулся и торопливым шагом, изредка срываясь на бег, поспешил покинуть служителей богов.
– Слишком вспыльчив и горяч, но еще не растерял за своим гневом разум и знает, когда стоит отступить, – пробормотал Оота, казалось бы, сам себе, но Йосинори отчетливо понял, что старик говорит вслух специально. – Погибший Ясуо-сан заменил мальчику отца и заботился о нем последние годы. Потому Тетсуя-кун сейчас такой.
Йосинори понимающе кивнул, поклонился перед тории и лишь потом двинулся за каннуси, который уже куда бодрее вошел на территорию храма и остановился у источника, ожидая, когда Йосинори очистится. Оммёдзи быстро омыл руки и рот, вновь поклонился и под одобрительным взглядом Ооты наконец смог осмотреть территорию храма.
Казалось, что внешний мир исчез. Еще когда Йосинори прошел сквозь тории, он отметил, что звуки деревни пропали, сменившись журчанием бегущей неподалеку реки и тихими голосами двух мико, которые подметали двор. Храм казался куда меньше, чем выглядел снаружи, обнесенный высоким каменным забором. Каменные сторожевые лисы храма грозно возвышались над прихожанами и словно предупреждали: не устраивай бесчинства на территории храма. Зал для молитв – хайдэн – казался совсем небольшим, равно как и зал подношений. А вот главное святилище – хондэн – было куда внушительнее. Еще несколько зданий, вероятно, какие-то из них служили жильем каннуси и мико, стояли чуть поодаль.
На территории храма каннуси Оота будто ожил и помолодел на десяток лет. Спина перестала постоянно кланяться земле, дрожь рук ушла, а во взгляде окончательно обосновалась та острота ума, которую Йосинори прежде заметил.
– Не волнуйтесь о своем скакуне, Такаги-сама, мой внук после займется им, – произнес Оота, двигаясь в сторону одного из жилых зданий. – Вещи он тоже принесет, когда расседлает коня.
Йосинори кивнул и пошел за каннуси, который вел оммёдзи к себе домой.
Маленькое жилье не отличалось той просторностью комнат столичных священнослужителей, которые любили говорить, что их достаток является отражением уровня почитания богов. Йосинори считал это простым наживательством за счет подношений, но молчал, как ему всегда велел делать Нобуо-сенсей[34], обучивший Йосинори искусству оммёдо.
В дом тихо вошла мико с чаем, аккуратно поставила чашки и чайник у небольшого очага, тут же разместила чайницу с маття и так же бесшумно вышла, почтительно кланяясь. Каннуси принялся готовить чай.
Какое-то