НА МУШКУ ДРОЗОФИЛУ
(пьеса-газета)
·ХИКАЯТ
Ich bin in Wien,,,
(Вечереет.) Вроде бы, Кайзерштрассе. За пазухой – холодная ветка бананов. Устающим ногам свойственно уставать, и мои ноги устают от ходьбы. Но иду. Непонятно откуда берущаяся пыль набивается в ботинки. Воздух чист и прозрачен. Дома наплывают со всех сторон, ать – и я запинаюсь о брусчатку. Больно. Холодно чешет ветер потные брови. Красные уши отражают свет солнца.
Обхожу муравья, невесть откуда берущегося. Обхожу чью-то ногу в коричневом ботинке, наступаю на ногу в чёрном,,, Entschuidigung, mei gnädiga,,, Запинаюсь о ногу в ботинке белом. Поднимаю глаза. Вижу сейчас широкие, антрацитово-чёрные глаза на южноевропейском лице. Глаза смотрят. Кто он, этот?
Болгарин? Серб? Нет, в нём точно есть что-то, и неславянское. Грек или албанец? Нет, итальянец? А может турок. Вот сейчас я его по-турецки спрашиваю,,,
– А, Гюнтер, Гюнтер! Willkommen!
Берёт меня за руку и ведёт вглубь Кайзерштассе. Мы ещё долго идём по Царской дороге, затем дома мельчают и мы сворачиваем в какой-то переулок. Дорожка плутает среди зелёных островов деревья́ и мы подходим к весьма и весьма статному дому.
– Стой, какой я вам Гюнтер? Я сюда не иду. И с тобой тоже. В дом не лезу.
– Как какой Гюнтер? Гюнтер Шратц. Как там твой? Всё маешься? И как поживает Запад?
– Я ничего не понимаю.
– Проходи. Ты уже гость.
Незаметно проходим мы в маленькую комнату на первом этаже, в ней самым почётным местом чванится стол.
– Садись, вот – к окну – не жалко, ещё есть.
Сейчас я отлучаюсь. Этот отлучается.
Смотрю на стол. На столе – почти сухие лимоны. Кофейная турка, коробка чаю. Старый сыр. И албанская газета с жёлтыми, дырявыми краями. Бросается в глаза буква ë и сочетания букв навроде xh.
Этот водворяется в комнату. Со звонкими шагами. Солнце бросает лучи дня в кофейную турку и золотит её хмурую бронзу. Комната с тонкими стенами становится продолжением луча и играет с ним сказочно. Прятаться от него комната не в силах – такова её судьба,,,
– Да, вот извините, как в албанском читается правильно буква ë?
– Это нечто русского ы. Ещё более подобный звук есть у румын.
– Так вы и русский знаете?
– Учу время от времени. Бывает.
– А Вы албанец?
– Гюнтер, ты надо мной смеёшься что ль?
– Да не Гюнтер я.
– В таком случае, tungjatëjeta, Гюнтер. Я – Ферхат. Из Эльбасана. Албания. Да, не из какого-нибудь там злополучаемого Косова, а из ныне довольно тихого и спокойного Эльбасана. Прямо на юго-западе или в центре Албании.
– Очень приятно. Позволяете ли Вы мне выходить?
– Ха! Да, но не дальше вассерклозета.
– Это что ж?
– Раз мы здесь, мы говорим. Долго! Пусть же ты не Гюнтер, тем и есть лучше. Слушай же.
МАЗОК НА МУШКУ ДРОЗОФИЛУ
(пьеса-газета)
Ich bin in Wien,,,
(Вечереет.) Вроде бы, Кайзерштрассе. За пазухой – холодная ветка бананов. Устающим ногам свойственно уставать, и мои ноги устают от ходьбы. Но иду. Непонятно откуда берущаяся пыль набивается в ботинки. Воздух чист и прозрачен. Дома наплывают со всех сторон, ать – и я запинаюсь о брусчатку. Больно. Холодно чешет ветер потные брови. Красные уши отражают свет солнца.
Обхожу муравья, невесть откуда берущегося. Обхожу чью-то ногу в коричневом ботинке, наступаю на ногу в чёрном,,, Entschuidigung, mei gnädiga,,, Запинаюсь о ногу в ботинке белом. Поднимаю глаза. Вижу сейчас широкие, антрацитово-чёрные глаза на южноевропейском лице. Глаза смотрят. Кто он, этот?
Болгарин? Серб? Нет, в нём точно есть что-то, и неславянское. Грек или албанец? Нет, итальянец? А может турок. Вот сейчас я его по-турецки спрашиваю,,,
– А, Гюнтер, Гюнтер! Willkommen!
Берёт меня за руку и ведёт вглубь Кайзерштассе. Мы ещё долго идём по Царской дороге, затем дома мельчают и мы сворачиваем в какой-то переулок. Дорожка плутает среди зелёных островов деревья́ и мы подходим к весьма и весьма статному дому.
– Стой, какой я вам Гюнтер? Я сюда не иду. И с тобой тоже. В дом не лезу.
– Как какой Гюнтер? Гюнтер Шратц. Как там твой? Всё маешься? И как поживает Запад?
– Я ничего не понимаю.
– Проходи. Ты уже гость.
Незаметно проходим мы в маленькую комнату на первом этаже, в ней самым почётным местом чванится стол.
– Садись, вот – к окну – не жалко, ещё есть.
Сейчас я отлучаюсь. Этот отлучается.
Смотрю на стол. На столе – почти сушёные лимоны. Кофейная турка, коробка чаю. Старый сыр. И албанская газета с жёлтыми, дырявыми краями. Бросается в глаза