упасть. Башня ощупывает стрелки – они совсем рядом, полночь – последним прыжком бросается на площадь, ровнехонько посередине, где ей и положено быть. Сторож набрасывает на башню уздечку, тпр-ру, стоять, – тащит на площадь, стреноживает. Башня презрительно фыркает, она бы и сама дошла, ишь, какой…
Полночь.
Башня замирает на площади.
…в сквере у фонтана сражаются тигрыцари, как сражались они тысячу лет назад. В парке у ратуши сражаются игрыцари, как сражались пятьсот лет назад. На площади, где башня, сражаются литаврыцари, как сражались двести лет назад, и даже в реке ведут бой жабрыцари, как миллионы лет назад.
Туристы восхищаются, вот здорово сделали голограммы, как настоящие, а смотрите, я насквозь прошел, да отвали ты, дай сфотать…
Сторож доволен, сторож хорошо делает свою работу, – у него все на месте, и башни, и изящные ограды, и старинные дома, и скверы, и статуи, и фонтаны, и ратуши, и крепости, и замки, и дворцы, и башня на пло… стоп, а была ли вообще башня на площади? А была ли вообще площадь? А был ли вообще сторож, а? А город? Сторож пытается вспомнить, что вообще было, и было ли – ничего не вспоминается. Сторож пытается что-то записывать, через тысячу лет находит подхваченные ветром записи, пытается прочитать, понимает, что не помнит язык тысячелетней давности… И все-таки не может успокоиться, не может ответить на вопрос, – а была ли башня, и почему такое чувство, что не было на площади никакой башни, и самой площади…
…ты слышишь меня, замок?
Я называю тебя замком, хотя ни черта ты не замок, ты сам знаешь, что ты и близко не замок, ну так и быть, назову тебя замком, да хоть дворцом, хоть твердыней твердынь… Слышь ты, Лувр, Версаль, Нойшванштайн, какие еще бывают, не знаю… И даже не притворяйся, что не слышишь меня – можешь сколько угодно изгибать лестницы, насылать свои наваждения, запутывать себя в бесконечный лабиринт, пытаться меня уничтожить – имей в виду, дом, пока я здесь, пока я с тобой, они там снаружи ничего с тобой не сделают, понимаешь? Как только ты уничтожишь меня, их там уже ничего не остановит… ты слышишь, дом? Ты слышишь рев бульдозеров и шум машин? Ты слышишь, дом?
…я не хочу…
Я говорю себе – я не хочу – но что это даст, что это изменит, как будто кто-то хочет, как будто кто-то не знает, что я не хочу, как будто кого-то вообще волнует, хочу я или не хочу.
И все-таки я не хочу – я смотрю на нацеленную на меня стрелу, и понимаю, что не хочу, я смотрю на Белую Королеву, стоящую напротив меня, и понимаю, что сейчас свершится неминуемое. Зачем я оглядываю остатки своего войска, зачем они отводят глаза, кто-то даже презрительно вздергивает нос, сама виновата, себя подставила, и нас подставила, и кто ты теперь…
Но я не хочу…
Я не хочу…
…кричу – безмолвно, беззвучно, вслух нельзя – не-хо-чу…
Вздрагивает тетива.
Стрела несется мне навстречу, рассекает шахматные клетки, ближе, ближе…
Не…
Хо…
…делаю шаг назад – честное