только злость – она была всепоглощающе зла на этого в край обнаглевшего взломщика-рецидивиста.
Взломщик-рецидивист ответил ей чарующей улыбкой и ни разу не смущенным взглядом: – Элизабет, ваша наблюдательность вас явно подводит. Если бы я пришел за добавкой, то вряд ли позаботился о том, чтобы все подходы к моим тылам были прикрыты, – парировал он.
И будучи не только отличным сыщиком, но и опытным военным стратегом, герцог Эдвард Марано, отнюдь, не преувеличивал.
Во-первых, он находится под защитой барной стойки.
Во-вторых, все подходы к нему, которые он был не в состоянии контролировать, вследствие отсутствия у него глаз на затылке, надежно охранялись кухонными шкафами.
В-третьих, единственный подступ к нему, узкий проход между барной стойкой и шкафами, кроме того, что хорошо просматривался, так ещё и был забаррикадирован тремя барными стульями.
Проявив таки изменившую ей ранее наблюдательность и оценив позицию противника с точки зрения занятой им оборонной позиции, Лиз не смогла не согласиться: её самопригласившийся гость прав – в этот раз подступиться к нему незамеченной у неё не получилось бы при всем ее желании.
И тут взгляд её упал на разбитую чашку.
Волна праведного негодования затопила её с новой неистовой, бушующе-клокочущей силой, требующей немедленно отомстить за милую сердцу посудинку и вообще за всё, всё, всё!
«Мало того, что в качестве фортификаций – он в моем собственном доме использует мою же собственную, любовно-отобранную, такую удобную и родную мебель: мои стулья, мою барную стойку, мои любимые шкафчики! Так он еще и МОЮ чашку разбил!» – мысленно исходила она праведным гневом, с трудом сдерживая злость и раздражение, которые настаивали на немедленном жестоком и болезненном наказании обидчика хрупкой и беззащитной чашки, ставшей жертвой неуклюжести маньяка, прикидывающегося кофеваром.
– Ага-а! Кхе-кхе! – откашлялась она, сдерживая рвущееся из ее душевных глубин злобное рычание. – Значит, вам просто ПРО-ТИ-ВО-ЗА-КОН-НОГО вторжения вчера показалось мало, поэтому СЕ-ГО-ДНЯ вы пришли и совершили противозаконное вторжение, добавив к нему еще и порчу имущества?! – когда она договаривала фразу, то непроизвольно голос её всё-таки сорвался на утробный рык.
Рык, правда, к её ещё большему раздражению, маньяка не напугал, а развеселил. Однако отсмеявшись, он в ответ на обвинения хозяйки дома вполне серьёзно заметил: – Элизабет, я просто пытаюсь довести до вашего сознания, что ваша охранная система, ни к коей навьей твари, не годится! – примирительно проговорил он, облокотившись на барную стойку.
«Разлегся так, словно это его стойка, а не моя, в конец уже оборзел! – не преминула мысленно прокомментировать его возмутительное поведение Лиз. – И вообще! Он разговаривает со мной в тоне отца, отчитывающего свою глупую дочь! Да как он смеет!» – все больше раздражаясь, клокотала она от возмущения.
– И потому вы разбили мою самую лучшую, самую дорогую мне как память и поэтому