более поздних эпидемиях указывают, что случаи, когда бубоны рассасывались и пациент выздоравливал, не были чем-то неслыханным. Но это определенно происходило в очень редких случаях. Для большинства жертв появление бубонов означало неизбежную смерть, и неудивительно, если Боккаччо никогда не слышал о примерах обратного.
Ги де Шолиак, врач, служивший при папском дворе в Авиньоне, был тем человеком, который яснее всего видел, что бубоны отнюдь не являлись неизменным симптомом и что существовал более агрессивный вариант чумы. «Смерти… продолжались семь месяцев, – писал он. – Их было два вида. Первый длился два месяца, сопровождаясь постоянной лихорадкой и кровохарканьем. От него умирали за три дня. Оставшееся время пришлось на второй вид, который тоже сопровождался постоянной лихорадкой, но в этом случае на теле появлялись язвы или карбункулы, в основном под мышками и в паху. От него умирали за пять дней».
Первая форма, описанная Шолиаком, без сомнения, была более смертоносной. Даже те доктора, которые не смогли распознать значение различных симптомов, связывали кровавый кашель с неминуемой смертью: «У людей страдали легкие и дыхание, и те, у которых они разрушались или даже слегка повреждались, никак не могли избежать смерти и прожить дольше двух дней».
Вопрос, как долго мог прожить больной, приводил хронистов того времени в сильное замешательство, которое так и не удалось прояснить из-за их неспособности идентифицировать вторую и, как мы теперь знаем, третью форму чумы. Большая часть свидетелей соглашались с Боккаччо, что в случаях, когда имели место только бубоны, смерть наступала в течение пяти-шести дней, но, когда наблюдалось кровохарканье – или само по себе, или как дополнительный симптом, – болезнь развивалась быстрее, и пациент умирал за два-три дня. Но существовали и другие, далеко не редкие свидетельства о тех случаях, когда болезнь убивала почти сразу или в течение нескольких часов. Джеффри Пекарь[15] писал о людях, которые спокойно отправлялись спать, а на следующее утро были мертвы. В то же время Симон де Ковино[16] описывает священников и докторов, которых «сразила чума, когда они оказывали духовную помощь, и часто одно прикосновение или один вздох зачумленного убивал их даже раньше, чем самого больного, к которому они приехали».
Почти все рассказы дышат отвращением и страхом, который вызывала чума у тех, кто с ней сталкивался. Болезнь не относится с уважением к достоинству и красоте человека, но Черная смерть, похоже, обладала особенно эффективными инструментами для разрушения и уничтожения своих жертв. Все, что с ней связано, было отвратительно настолько, что больной становился скорее объектом омерзения, чем жалости: «Все, что выделяли их тела, испускало невыносимый смрад. Пот, экскременты, слюна, дыхание – все было нестерпимо зловонным, а моча – мутной, густой, черной или красной…»
Все эти проявления регистрировались с ужасающей точностью и были описаны тщательно и объективно. Однако не предпринималось или почти не предпринималось никаких усилий, чтобы