намекали густые ветки, целясь мне в лицо. «Балалайку тебе!», – возмущалась я. И тут же выполняла обещание, стряхивая с ветвей пушистые шапки снега.
Буранушка торопился изо всех сил. Он как бы набрасывался на каждый сугроб, разбивая его своими мощными лапами. Лес был очень густой! Почти непроходимый! Я впервые видела такие дебри,
– Ага! Щас! – сплюнула я растрепавшиеся волосы. – Я что зря семь лет оттарабанила в музыкальной школе по классу скрипки? Чтобы какая-то ветка пыталась поиграть в офтальмолога?
– Это была хорошая попытка, – увернулась я, чувствуя, как ветка прошлась по моему лицу.
Каждая ветка пыталась проверить мое зрение и тут же сделать операцию по удалению «плохо разглядевшего ее» глазика.
– Ау! – кричала я, слыша, как мой голос уносит метель. – Ау! Ау!
Буранушка упорным трактором расчищал дорогу, пока я высматривала несчастную потеряшку.
– А здесь медведи водятся? – спросила я у Буранушки, когда мы миновали густой ельник.
– Водятся, но только друг с другом! С другим зверьем они не водятся! – послышался запыхавшийся голос Бурана.
– Сюда! – кричала легконогая волчица, вылетай из-за елок. Ее снежный хвост огибал могучие стволы древних елей.
Буранушка подналег, ворча на все лады. Я пыталась удержаться на медведе, вцепившись в его густую и жесткую шерсть.
Из-за густого ельника показалась полянка с огромной даже по меркам древнего леса елкой. Чириканье и стрекотание птиц стало громче. С ветки слетела сорока, пролетев прямо перед моим лицом.
Я прислушалась.
Раньше для меня это обычное чириканье. Так сказать, ничего не значащий фоновый шум. Но сейчас это были осмысленные фразы. Стайка воробьев сидела на сугробе. Стоило кому-то крикнуть: «Человек!», как это подхватывали другие птичьи голоса, сливаясь в один гомон.
– Человек!
– Че вовек! Чемонек!
– Чучубек! Чебучек! Черевек!
– Дровосек!
Мне показалось, что среди птичьих голосов я расслышала даже нечто отдаленно похожее на интимные пристрастия дровосека и любовь к чебурекам. В гомоне все слова сливались воедино, как вдруг все чей-то воробьино – истеричный голос заорал громко и отчетливо:
– Сме-е-е-ерть!!!
В этот момент воробьи притихли и вспорхнули с сугроба.
– Где?! – обалдела я, вертя головой. Воробьи тут же пересели на соседний сугроб.
– Рядом! Гадом! Садом! Каким садом! Что рядом! Градом!
Опять их крики слились в неразличимый гомон.
– Сме-е-ерть!!! – истерично заорал кто-то из них, как бы подытожив игру в испорченный телефон. Они снова вспорхнули и отлетели подальше.
– Идиоты! Идиоты! – перекрикивался кто-то из заснеженных ветвей.
– Ага, Ага! – соглашался уже другой птичий голос. – Угу! Угу!
Это казалось таким удивительным, что я на секунду заслушалась. Иногда я думала, плохо, что с птичками умеют общаться только героини мультиков. А вот сейчас понимаю, что у меня это тоже неплохо получается!
– Там она! –