из воды, а люди, оказавшиеся у них на пути, – нет. Иногда те, кто больше всего нуждался в помощи, злились на тебя, как будто это ты был виноват в том, что у них все пошло через жопу. Они сопротивлялись. Они упирались и отказывались сотрудничать. Они вели себя так, словно хотели умереть.
А потом до него дошло: Риз. Никто не станет выдергивать трехлетку из детского сада и тащить его в больницу ради него самого. Таннер мог представить себе лишь одну причину, по которой Берил это сделала: тот, кто ей позвонил, намекнул, что, если они не поторопятся, Таннер упустит последнюю возможность повидаться с сыном.
Пока они устраивались в кресле у стены напротив, Таннер наконец-то понял: Берил жила в ожидании чего-то подобного уже очень давно.
Есть такая штука, которую называют виной выжившего: это когда ты что-то пережила, а другие – нет. Месяцы, годы или целая жизнь вопросов: почему я? Что во мне особенного? Что я такого сделала, из-за чего, в отличие от остальных, заслужила жизнь?
Вот только я этой вины не ощущала. Просто научилась очень хорошо о ней врать, чтобы люди не думали, что со мной что-то совсем неладно. Большинство докторов на это купились. Один меня раскусил. Честно говоря, это было облегчением… хоть с кем-то мне не приходилось притворяться.
Странно, но вместо этого я гадала, почему мне нельзя было пройти этот путь до конца, как девяти предыдущим детишкам. Почему я должна была остаться здесь, застрять в этом мире страданий? Бывали времена, когда я им завидовала. Они не знали, чего избежали, и порой мне казалось, что это было благом.
Если Уэйд Шейверс сказал мне, что было бы лучше, если бы я не родилась, значит, и остальным он, скорее всего, говорил то же самое. И всем им повезло больше, чем мне. Позже я стала представлять, как они лежат в своих тайных могилках в леске рядом с его домом, совершенно не чувствуя, что внутри у них копошатся жуки и черви. Когда поисковые команды откапывали их, они не знали, что происходит, и их души не ворчали – «А это обязательно? Еще пять минуточек, ладно?» – потому что их души были уже не здесь.
Вместо того чтобы оставить прошлое далеко-далеко позади, я не могла перестать думать об этих детях. Мы ни разу не встречались, но у нас было столько общего. Все наши жизни пришли к одной и той же точке, повторявшейся снова и снова.
Они стали мне такими же родными, как Таннер. Семь девочек и два мальчика, два милых маленьких мальчика. Я хотела узнать о них все, что смогу, но узнавать было почти нечего. Никто из них не успел толком пожить от колыбели до могилы. Даже самая старшая из нас едва-едва пошла в школу. Все мы любили кукол, игры, раскраски, «Улицу Сезам» и «Могучих рейнджеров».
Мы все были примерно одного возраста, когда Шейверс нас похищал, но со временем с моим восприятием случилась странная перемена. Все они остались прежними, а я повзрослела. Поэтому теперь я была им старшей сестрой. Я могла представить себя старушкой, седовласой и морщинистой – если я протяну столько лет, – за которой до сих пор таскается выводок братьев и сестер, так и не доживших