верхушке.
Дом номер семнадцать. Юдей осматривает дверь, она ни капли не изменилась: тёмное дерево, скромная резьба. Массивная дверная ручка, о которую Юдей несколько раз в детстве билась то лбом, то плечом. Ей по-прежнему не хватает роста, чтобы дотянуться до скобы дверного молотка. Потому она просто стучит. Звук разносится во все стороны, но улица пуста, а внутри, похоже, никого нет.
«Но вон же, горит свет», – думает Юдей, заглядывая в окна первого этажа. Большая их часть занавешена тяжёлыми портьерами, мать такие очень любила, но в эркере, где расположилась столовая, их закрывали неплотно, так что можно было подглядеть, что творится внутри. В то время дом освещали свечами, целой прорвой, и Юдей нравился тот свет, в нём жили тепло и уют, которых болезненно-желтоватое дыхание электрических лампочек так и не привлекло.
С тихим скрипом дверь отворяется. Сама. За ней никого нет. Впрочем, Юдей хватает пятна света и запаха прихожей, нежно коснувшегося лица. Она дома.
Кажется, что время ничего здесь не изменило. Прихожая всё так же пахнет обувным кремом, щётками, шерстяными пальто и немного табачным дымом. Мар Морав курил трубку. Целая коллекция пряталась в его столе. Некоторые ему привозили друзья из далёких стран, другие он покупал сам. Юдей нравилось их рассматривать, а уж когда отец сажал её на колени и рассказывал, из чего они сделаны и откуда привезены, её счастью не было предела.
По привычке Юдей осматривает вешалку. Все дома. Отец, мама, гэвэрэт Соду. «Хорошая подруга», как называла её гэвэрэт Морав, вызывала в Юдей брезгливую неприязнь, и долгое время она не могла понять, почему. После одного происшествия всё встало на свои места.
«Ладно, – думает Юдей. – Пойду к себе».
Дом тих, но носит следы жизни. Что-то кружит в воздухе. Присутствие. Хозяева как будто пару минут назад повесили верхнюю одежду, прошли в гостинную, обменялись парой фраз и разошлись по комнатам. Достаточно замереть и прислушаться: вот что-то шуршит на втором этаже, пахнет сладкими духами, бряцает посуда на кухне.
Юдей на цыпочках пробирается к лестнице и бесшумно взбегает наверх. Некоторые ступени тихонько поскрипывают, но это в порядке вещей и не нарушает благостного спокойствия дома номер семнадцать.
Свет на втором этаже другой. Юдей понимает это, едва ступив на толстый ковёр. Нет, он всё такой же оранжеватый, порождение свечей, но в нём появляется что-то чужеродное. Искажение. Как будто свечи – лишь декор, маскировка. Истинный источник света скрывается за ними, и он настолько чужд всему, что видел или готов увидеть человек, что достаточно одного взгляда на него, чтобы сойти с ума. По спине пробегают мурашки.
Её комната последняя в череде дверей, на левой стороне, так что нужно пересечь весь коридор. Первая ведёт в отцовский кабинет, вторая – в большую ванную, за третьей скрывается родительская спальня, четвёртая отделяет от коридора комнату для гостей, которую ребёнок подсознательно воспринимает буфером между