которой висела люстра была недостаточна, чтобы убить сидящего в кресле доктора, потому что это керосиновая лампа, а не электрическая, которая вешается ближе к потолку, дабы освещать всё помещение, а не только письменный стол.
– Электрическая? Это та, что горит от тока?
– Да.
Полицейский, махнув рукой, заметил:
– У города нет денег на подобные новшества… Но я не пойму, чего вы от меня добиваетесь?
– Надобно возбудить уголовное дело по факту умышленного смертоубийства врача частной практики Целипоткина.
– Но это решительно невозможно! Ведь в таком случае, я должен немедля остановить похороны, подать рапорт и вернуть тело в морг для повторного осмотра и фотографирования смертельной раны.
– Если тело будет погребено, то позже судебный следователь будет вынужден вынести постановление о вырытии трупа[13].
– Вы представляете, какой это тяжкий моральный удар для семьи покойного?
– А вы собираетесь скрыть улики?
– Ого! Вы мне уже и угрожаете? Весьма прыткий молодой человек. Далеко пойдёте! – Залевский помолчал и, подкрутив левый ус, проронил: – Что ж, будь по-вашему, но знайте – вы будете допрошены в качестве свидетеля и потому на время следствия я запрещаю вам отлучаться из города. Ясно?
– Запрещать или разрешать мне выезд, а также допрашивать, имеет право исключительно судебный следователь, да то лишь после соответствующего вызова повесткой в свою камеру[14]. А помочь вам, уважаемый Владимир Алексеевич, я всегда готов и без угроз. Вы позволите справляться у вас о ходе следствия? Вдруг мысль меня какая осенит, так я сразу вам её донесу. А вы уж там сами решите – дельная она или ошибочная.
– Обращайтесь, – подкрутив правый ус, великодушно согласился полицейский.
– Пожалуй, пойду. Я ведь с дороги. Ещё и за стол не садился, решил псаломщика проводить, который у нас квартирует. Не думал, что придётся столкнуться с убийством.
– Пренеприятнейшая, скажу вам, миссия мне предстоит. Вдова и так вне себя от горя, а тут ещё и похороны мужа отменяются, – вздохнув, проронил полицейский.
– Прекрасно вас понимаю. Честь имею кланяться, Владимир Алексеевич.
– Честь имею, Клим Пантелеевич, честь имею, – уже по-доброму выговорил чиновник.
Клим зашагал вслед за Залевским. Он видел, как помощник полицмейстера отвёл в сторону плачущую у гроба вдову и принялся что-то ей нашептывать. Убитая горем женщина кивала и вдруг разрыдалась в голос. Родственники и знакомые обступили её и Залевского. И последнему пришлось прилюдно объяснять окружающим, почему похороны отменяются. Отец Афанасий и псаломщик стояли тут же и слушали. Ардашев, оказавшись за спиной будущего диакона, тихо проронил:
– Предлагаю вернуться к столу. Надеюсь, вы не забыли, что нас ждёт утка с яблоками.
Тирада Ардашева донеслась и до ушей отца Афанасия. Обернувшись, он изрёк:
– Ферапонт, вы свободны. Что ж поделаешь, если выяснилось, что покойного сдушегубили.
Псаломщик