Шея замотана шарфом. Усики хитро закручены на концах. Одной рукой он придерживал пенсне, которое так и норовило упасть в снег, а второй прижимал к себе кожаный саквояж.
Окинув меня мимолётным взглядом и посчитав едва ли заслуживающей внимание, он всецело уставился на труп.
Я уже было решила, что это и есть хваленый пристав, но не тут-то было. Из экипажа показалась еще одна, довольно внушительная фигура. И на весь парк раздался громоподобный рык:
– Яшка, пес шелудивый, только попробуй мне все тут утоптать. Шкуру спущу!
Душа ухнула в пятки.
Вздрогнули не только я, но и непосредственно сам виновник – рыжий паренек. А тот, что с пенсне – закатил глаза, покачал головой, положил саквояж на снег и принялся сражаться с бревном.
– Яшка, – с сильным иностранным акцентом прокряхтел он. – Подсоби.
Парень, повесив фонарь на выступающий из стенки экипажа крюк, кинулся к нему. А мой взгляд не отрывался от мужчины, что, выбравшись из экипажа, поправил стоячий воротник распахнутого темно-зеленого пальто с серебряными погонами, из-под которого выглядывал черный китель с белым шнурком, что вел к поясной кобуре.
Затем поправил шапку из черной мерлушки, с бляхой в виде орла посередине. И наконец уставился на меня жестким, колючим взглядом блестевших в свете покачивающегося фонаря зеленых глаз.
Высокий. Широкоплечий. Кажется брюнет, если судить по недельной щетине на волевом лице, чью военную выправку не скрыла бы и гражданская одежда.
Красивым я бы его точно не назвала. А вот мужественным… пожалуй. Но только подумала об этом, как тут же смутилась.
– Туточки она… – прервал затянувшуюся паузу запыхавшийся голос подоспевшего сторожа. Петр Кузьмич, согнувшись в спине, переводил дыхание. Одна его рука упиралась в колено, а указательный палец второй был направлен в сторону замёрзшего тела. – Не почудилось, стало быть.
– Почему посторонние? – обратился к старику брюнет, своим зычным, командирским голосом. – Ежели вытаскиваете меня из постели, Петр Кузьмич, то дóлжно организовать охрану места происшествия и следить, дабы барышни мимопроходящие рты не разевали…
Это он что, обо мне? Похоже, образ взволнованной невинности чересчур уж удался.
– Дык, Гордей Назарыч, – выпучил на него глаза старик. – Она ж…
Но договорить не успел. Вышеназванный пристав – а я была уверена, что это он и есть – шагнул ко мне, разметая юфтевыми сапогами снег. Встал так, чтобы скрыть от меня мертвое тело, и склонил голову в поклоне.
– Пристав Мещанского участка Ермаков Гордей Назарович. С кем имею честь?
– Софья Алексеевна, – медленно произнесла я, гадая то ли мне ему замерзшую ручку для поцелуя подать, то ли реверанс грациозный изобразить. В конечном итоге отказалась и от первого, и от второго. Благо было на что списать.
Фамилию тоже решила придержать. На всякий. Не сомневаясь, что этот «всякий случай» клюнет меня в зад в самый неподходящий момент.
Пристав прищурился, но допытываться не стал. Только медленно покачал головой.
– Шли