не было до них дела.
На крыльце полуразвалившейся двухкомнатной тростниковой хижины стоял продавленный чарпой, а на нем, на грязных лохмотьях в зеленую клетку, лежал старик: худое изнуренное лицо и тело, впалые глаза, седая щетина, торчащие кости. Руки его были скручены артритом и походили на клешни, тонкие иссохшие ноги тоже скрутило. Казалось, ему лет девяносто и он при смерти. Однако говорил он громко и ясно. Заметив гостей, он вопросил (поскольку видел очень плохо):
– Кто? Кто это?
– Это я, Рашид, – громко ответил Рашид, зная, что и на ухо старик туговат.
– Кто?
– Рашид.
– А, здравствуй! Когда приехал?
– Да вот только что, жену в деревню перевез. – Рашиду не хотелось говорить, что из Брахмпура он вернулся довольно давно, а к нему пришел только сейчас.
Старик обдумал его слова и спросил:
– Кто это с тобой?
– Один бабý из Брахмпура, – ответил Рашид. – Из хорошей семьи.
Ман не знал, как отнестись к этому краткому описанию своей персоны, но решил, что «бабý» – уважительное обращение к мужчине в здешних краях.
Старик немного подался вперед, потом со вздохом лег обратно.
– Как там в Брахмпуре?
Рашид кивнул Ману.
– Все еще жарко, – ответил тот, не зная, какого ответа от него ждут.
– Отвернись-ка вон к той стене, – тихо велел Рашид Ману.
Ман без вопросов повиновался, но не сразу, поэтому успел краем глаза увидеть хорошенькое светлое лицо молодой женщины в желтом сари, которая поспешно скрылась за квадратным столбом, подпирающим крышу крыльца. На руках она держала того самого ребенка, что спал на чарпое. Из своего импровизированного укрытия женщина, соблюдавшая пурду, присоединилась к разговору. Девочка в красном куда-то забросила ворону и отправилась играть с мамой и братиком за столб.
– Это была его младшая дочь, – пояснил Рашид.
– Очень красивая, – ответил Ман. Рашид бросил на него строгий взгляд.
– Да вы присядьте на чарпой, прогоните козла, – гостеприимно обратилась к ним женщина.
– Хорошо, – кивнул Рашид.
С того места, куда они сели, Ман мог то и дело поглядывать украдкой на молодую женщину с детьми, – конечно, делал он это только тогда, когда Рашид отворачивался. Бедный Ман так давно был лишен общения со слабым полом, что теперь его сердце замирало, стоило ему хоть краешком глаза увидеть ее лицо.
– Как он? – спросил Рашид женщину.
– Ну вы же видите. Худшее впереди. Врачи отказываются его лечить. Муж говорит, надо просто обеспечить ему покой, выполнять его просьбы – больше все равно ничего не поделать. – Голос у нее был бойкий и жизнерадостный.
Они стали обсуждать старика, как будто его здесь не было.
Потом тот вдруг вышел из забытья и крикнул:
– Бабý!
– Да? – откликнулся Ман, вероятно, слишком тихо.
– Что сказать, бабý, я болен уже двадцать два года… И двенадцать из