удручила ещё больше.
– Значит, – рыкнул я – вот к какому идеалу стремился отец?
Раскрыв альбом на последней странице, я чуть не тыкнул ею в лицо Рейну. На ней был изображен последний из рода Доберманов – я. Рядом также было вклеено фото Шарорта с пометками. Рейн зачитал записи вслух.
– Охранные качества – высокие, интеллектуальные способности – высокие, послушание – на высшем уровне (в спокойном состоянии). Возбудимость – высокая, терпимость к чужакам – на низком уровне, уровень агрессии – высокий, в порыве злобы управление возможно только силой. Идеален для эксплуатации: военной, охранной, розыскной служб. Требует жестких методов дрессуры. Лидером признает одного… Мдааа… – Рейн оторвался от чтения. – Кого-то это мне напоминает.
– Ясен день кого, это же характеристика Шарорта, – утвердил я, сам не веря в свои слова. Шерсть на загривке предательски поднялась.
– Мы с тобой всё прекрасно понимаем, – мягко сказал Рейн, – вопрос в другом: – Зачем затеял это твой отец, чего добился он?
– Не знаю, Рейн, не знаю.
Я правда не имел предположений. Казалось, это просто насмешка, горькая шутка. Желание показать, насколько он считал неважным весь наш кинокефальный род. Продемонстрировать, что вот мы, просто собаки, а он… А вот страницы с его именем я не обнаружил, хотя она безусловно была. Лицемер. Он воспевал чистоту крови, а в итоге: ушел от матери, прервав кинокефальную ветвь, женился на обезь… человечьей женщине, извратился над родовой летописью, вывел собак – копии Доберманов. А ведь мы – практически единственный род из кинокефалов, кто в результате вековой узости семейного круга приобрели весьма специфичную внешность, характерную только для нас.
Молчание затянулось. Растекались сумерки. Захотелось живого, светлого, захотелось огня. Камин с отделкой в стиле этак раннего ренессанса находился как раз напротив наших кресел. Как ни странно, он совсем не вписывался в обстановку кабинета и выглядел в нем аляповато.
Служащий, убирающий дом, исправно приносил дрова, складывая их в поленницу, и я без сложностей развел огонь. Дрова сладко затрещали, разнося лесной аромат и тёплый свет.
Рейн потягивал вино, щурясь на разгорающееся пламя.
– Это очень старый камин, – продолжая смотреть в огонь, протянул Рейн. – Его пришлось знатно переделать, чтоб использовать по теперешнему назначению. И ныне он смотрится нелепо, не находишь?
– Ты слышишь мои мысли, – согласно кивнул я. – Только что думал об этом.
Глаза друга просияли, но тут же их заволокло дымкой.
– Бони, представляешь, каких-то лет сто назад нам не пришлось, бы проводить столь отягощающие махинации с огнём. И камины раньше применялись совсем иначе, а не так… варварски.
– Да, после потопа ничего не уцелело, но мы возрождаемся.
Я попытался представить эпоху прошлых столетий, но не смог. Голограммы, дирижабли на эфире, трамваи без проводов… Все это было до невероятия